Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

— На что? — спросил Волков, хотя сам прекрасно понимал, на что решилась его жена.

— Утром я ей волосы расчесывала, а она у меня и спрашивает: «Бригитт, а ты меня любишь?» Я ей говорю: «Конечно, Элеонора, кого мне тут любить, как не вас». А она говорит: «А предана ли ты мне, можешь дело одно для меня сделать?» Я ей говорю: «Конечно, а что за дело?» А она мне: «Я тебе пока сказать не могу, но дело такое, что очень важно для меня, и ты если сделаешь его, то щедро вознаграждена будешь». Я ей говорю: «Так хорошо же, только скажите уже, что за дело». А она говорить сама не стала: «Как постылый пошлет тебя в город, так заедешь к отцу моему в поместье, найдешь Леопольда, он тебе передаст, что сделать надобно». Я ей говорю: «Как пожелаете, Элеонора». А она вскакивает, обнимает меня и плачет, говорит, коли дело я сделаю, так она вечно мне благодарна будет. Не иначе как приеду туда, фон Шауберг меня на дело мерзкое подбивать примется. Может, яд он уже прикупил.

Бригитт замолчала, стояла, заметно волнуясь, ожидая, что скажет кавалер. И он сказал, вернее, спросил о том, о чем госпожа Ланге и подумать не могла:

— А она меня всегда постылым зовет?

Бригитт растерялась сначала, а потом и ответила:

— Постылым? Да почти всегда вас так величает. Мужем или господином зовет вас редко, обычно постылым и называет. — Тут глаза у Бригитт сделались злыми, и злилась она вовсе не на него. — А когда на вас сердится, так зовет вас хамом.

Это Волкова не удивило, может, для дочери графа он и хам, хотя называть так мужа при других — это большая грубость, неуважение явное. От этого ему стало печально, а еще от того, что все с его женой складывается плохо. Не по любви все, да и бог бы с ней, с любовью, выходило бы хоть все по согласию, по чести. Ведь все, что ему нужно от нее, — так это чтобы детей без противления рожала, как велит закон человеческий и Божий. Но не хотела Элеонора Августа ни чести, ни согласия. Каждый раз приходилось ему свое брать, как на войне. И в этом он винил только поганца Леопольда фон Шауберга, придворного шута и певца графа фон Малена. Только его. И все это дело стало кавалеру вдруг так омерзительно, что даже красивая Бригитт, что смотрела на него сейчас с преданностью и ждала его решения, как причастная ко всему этому, сделалась ему немила.

— Вы знаете, где госпожа Эшбахта хранит письма от этого мерзавца? — наконец спросил Волков у рыжей красавицы.

— Конечно, господин, — отвечала та. — Она держит их там, куда ни один муж не полезет: в сундуках с нижними юбками и рубахами, на самом дне.

— Пока пусть там и лежат, не трогайте их, но как потребуется, так возьмете их для меня, — сказал наконец он.

— Конечно, господин мой! — Бригитт хотела погладить его по щеке. — Не печальтесь так, не выйдет у них ничего.

Но все еще немила была она ему, он руку ее схватил, отвел от лица своего и тут же понял, что напрасно повел себя так грубо. Быстро поцеловал ее в губы и сказал:

— Поеду по делам в Лейдениц. Вернусь, так решу, что делать.

— Как пожелаете, мой господин.

Бригитт сделала низкий книксен, она бы и руку ему поцеловала, да не отважилась на то.

Волков же позвал своих оруженосцев, они помогли ему облачиться в доспех, поверх надел фальтрок, штандарт брать не стал, не на войну же едет.

Но после разговора с Бригитт Ланге был он печален из-за жены, на коня садился, а не шла она из его головы, и не оттого он грустил, что Элеонора Августа его не любила, тут уж ничего не поделать, а вот ее предательство сильно огорчало кавалера. Так и ехал он, мрачен и хмур. И племянник, и все его люди видели его хмурость, поэтому расспросами Волкова в дороге никто не донимал.

⠀⠀

Капитан Тайленрих ждал его прямо на пристани. Как только лодка с Волковым и его многочисленной свитой пристала к пирсам, капитан подошел и протянул кавалеру руку, помогая вылезти на берег.

— Господа купцы прибыли? — Волков гремел латами и мечом, вылезая на пирс.

Бруно Дейснер, его племянник, и молодой купчишка Михель Цеберинг шли за Волковым, заметно волнуясь. Один совсем мальчишка, другой еще недавно был солдатом, одет как простолюдин. Еще бы им не волноваться при такой встрече.

— Господин фон Эшбахт и вы, господа, — говорил им Тайленрих, — купцы уже ждут вас.

Племянник расширенными глазами смотрел на дядю, а тот был суров и сосредоточен. А то, что Бруно и компаньон его волнуются, даже хорошо: впредь станут относиться к делу серьезнее, урок им будет.

Волков едва заметно кивнул Карлу Брюнхвальду, который был тут же, и проследовал со своими людьми туда, куда приглашал его капитан. А приглашал он в большой пустующий склад.

— Купцы очень просили сохранить в тайне встречу с вами, сие предприятие для них небезопасно, — продолжал капитан. — Поэтому было решено, что встреча пройдет в тихом месте, где нет зевак.

— Я понимаю, — ответил кавалер.

Конечно, он помнил советника Вальдсдорфа — как же забыть этого неопрятного толстяка. А вот то, что они с господином Фульманом уже знакомы, Волков не знал, пока его не увидал. Вспомнил он этого господина, уже с ним как-то встречался у графа, когда разбирался из-за сплава плотов. С купцами были добрые люди при железе числом шесть человек, но держались они поодаль, за спинами господ, и в дело не лезли.

Все поздоровались. Капитан Тайленрих указал прибывшим их место за столом, кавалер излишнюю вежливость показывать не стал, сел первый. Он не купчишка какой. Купцы тоже стали садиться. Племянник и его компаньон Цеберинг разместились возле Волкова. Он пожалел, что не взял с собой брата Семиона. Этот умник сейчас оказался бы кстати. Не подумал. Ладно, и без него поговорит.

— Думаю, что выскажу общую мысль, если скажу, что время для распрей проходит, — начал советник Вальдсдорф.

Толстяк, кажется, привык всегда говорить первым. Пусть его. А еще по неписаному кодексу советник должен был принести извинения за то, что люди Рюммикона схватили людей Волкова. Но и на это смолчал кавалер, не стал толстяка вежливости учить.

— Да, время распрей прошло, война нам не нужна, но не о ней собрались мы тут говорить, — сказал