Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

Они уже дошли до пристани, кавалер сделал знак Брюнхвальду, что надо уходить, потом повернулся к капитану Тайленриху:

— Спасибо, капитан.

— Рад был услужить вам, господин фон Эшбахт, — сказал капитан кланяясь.

Волков же не поспешил сесть в лодку, а огляделся и спросил капитана:

— Много народа, баржи, лодки, весь пирс завален товарами, бочки и тюки всюду, словно сейчас весна. Купчишки у вас что, и зимой торгуют?

— Да, река в наших местах не замерзает, торговля идет круглый год. Сейчас император с королем снова воюют, а по весне, говорят, еще жарче война пойдет, вот все и готовятся, ежедневно одной солонины вниз по реке уходит целая баржа, не считая всякого иного.

— Значит, процветают купцы местные? — продолжал расспросы Волков.

— Процветают, если не сказать, что зажрались, — усмехался Тайленрих.

— Ну и вам, наверное, перепадает что-нибудь, а, капитан?

— Нет, наша гильдия небогата, раньше бывало, да, хорошо жили: когда горцы озоровали на реке, так никакой купец без охраны не то что баржу, а лодку с сеном вниз не отправлял. А теперь тихо тут стало, купчишки с нами на этот год ни одного контракта на груз не заключили.

— И никто их не трогает? — удивлялся кавалер.

— Если и щиплют этих жирных каплунов, так не тут, — он махнул рукой, — там, на севере, у Хоккенхайма, а тут тихо все.

— Может, все еще переменится, — произнес Волков, протягивая капитану руку.

— Молим о том Господа ежечасно, — отвечал тот, пожимая ее.

Волков уселся в лодку, племянник прыгнул за ним, примостился рядом, так и крутился возле, надеясь улучить момент и поговорить. Мальчишка волновался и все хотел расспросить кавалера о том, как дела делать, что и у кого можно спросить в городе, к кому обратиться, ведь дядя всех нобилей городских знает, всех важных людей. Но сейчас тому было не до племянника, и говорить с ним не собирался, опять стал хмур, даже не глядел на Бруно. Да вообще ни на кого не глядел.

Поездка была очень полезна, купчишки из Рюммикона ему еще пригодятся, даже если торговля и не заладится. А еще он просил их выяснить, где его люди, которых недавно схватили. И купцы обещали это сделать. Для укрепления дружбы, так сказать. Если это исполнят, то можно будет похлопотать и об освобождении Сыча с товарищем. Ну, хотя бы попытаться. Все-таки, что там ни говори, а Сыч ему нужен, да и привык Волков к нему. Привык. Не мог оставить его в тюрьме. Тем более, что тюрьма эта закончится плахой. В общем, нужная это была встреча. Нужная и важная. Возможно, даже маленький шажок к прекращению войны. Нет-нет, он не питал глупых иллюзий. С таким остервенелым врагом, как горцы, все быстро закончиться не могло, но… Но ведь у всего есть конец.

Все, в лодку сел и забыл про встречу. Больше она мысли его не занимала. Поэтому и бесполезны оказались все усилия племянника. Дядя про дела купеческие больше не думал, а думал он теперь только о жене и ее любовнике. Ему предстояло принять решение. Дело было непростое, и решение простым не выходило.

⠀⠀

Когда он вернулся домой, уже стемнело. Никого к ужину звать не стал. За столом с ним были лишь жена и госпожа Ланге. Бригитт что-то пыталась говорить про домашние дела, но он ее не слушал и почти не отвечал, просто ел. Бригитт замолчала. А Волков продолжал есть, изредка поглядывая на жену. Так в тишине ужин и проходил. А как прошел, госпожа Эшбахта встала и, сухо попрощавшись, ушла, оставив госпожу Ланге и Волкова вдвоем. Кажется, Бригитт этого и ждала, ей не терпелось что-то ему сказать. Но Волков, глядя вслед жене, что поднималась в покои, негромко спросил:

— Когда у госпожи Эшбахта лучшие дни для зачатия?

— Лучшие дни? — переспросила Бригитт. Кажется, этот вопрос застал ее врасплох, но она тут же нашлась: — Так на той неделе у нее была кровь, значит, уже для зачатия дни хорошие.

Кавалер все не мог никак принять решение, что же ему делать с женой и ее любовником. Как это ни странно, но к жене он даже ощущал жалость, она была тут одна, в чужом для нее доме, с чужими для нее людьми, рядом одна Бригитт, на которую, как Элеоноре казалось, она может положиться. А на Бригитт ей как раз полагаться не следовало.

Красавица тем временем полезла к себе под юбки и положила на стол перед кавалером пачку исписанных бумаг.

Положила и замерла, ничего не поясняя ему. А ему и не нужно было пояснений, он взял их, небрежно посмотрел, читать не стал, бросил обратно на стол и спросил:

— Это письма фон Шауберга к моей жене?

— Да, господин, — говорила Бригитт, и, кажется, она была очень довольна собой.

А Волков вдруг разозлился.

— Я же велел вам не трогать их пока, — тихо и сквозь зубы выговаривал он ей.

— Я… я положу на место, она не заметит, что их брали, — растерянно говорила Бригитт.

Да, кавалер ощущал злость, и не только из-за того, что Бригитт его ослушалась, а еще и из-за того, что Бригитт… предавала свою подругу, сестру, или кем там ей доводилась Элеонора Августа.

Но не взять писем он не мог, как же их оставить, не прочитав. Да и кто бы устоял на его месте. Он взял бумаги и принялся читать одно письмо за другим.

Он думал о фон Шауберге плохо, но начинал думать о нем еще хуже после каждой прочитанной строчки. И каждая новая строчка стала менять его отношение и к Элеоноре. Теперь она не казалась ему такой уж несчастной и одинокой. Вся жалость к этой женщине пропала уже после первого письма.

То, что любовники ненавидели его, это и так было ясно, но то, что фон Шауберг в письмах над ним смеялся, выдумывая ему презрительные прозвища, терпеть было непросто. Кавалер едва сдерживался, чтобы не разбить стакан об стол. И еще более обидным оказалось то, что, судя по всему, и жена над ним смеялась в ответных посланиях, которые Волкову были недоступны. Но и по тем бумагам, что сейчас он держал в руках, кавалер понимал: они его презирают, насмехаются над ним.

А еще они собираются его убить.

Он дочитал до конца все бумаги и нашел в себе силы не сделать чего-либо глупого. Волков даже похвалил себя за такую выдержку.

Наконец, он спокойно