Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

Глава 41

⠀⠀

— Вилли, — кавалер полуобернулся к своим людям, — тебе нужен новый плащ, отличный плащ?

— Конечно, господин, — отвечал сержант.

Подойдя к Волкову, он взял у него прекрасный теплый плащ, стал его с удовольствием рассматривать. Подарок явно пришелся ему по вкусу.

— Хилли, — продолжал кавалер, беря с седла музыкальный инструмент шута, — на, может, научишься играть! А нет, так продашь, вещь, видно, недешевая. И берет. Возьми берет у любителя чужих жен, тоже недешевый. Вон какой бархат.

Хилли чуть не бегом бросился к кавалеру за подарками.

Все это Волков делал на глазах у господ, это зрелище им было явно не по вкусу, но это ему и нравилось.

К Волкову подъехал Роха и сказал:

— Постой чуток.

Он достал из-за пояса кинжал, наклонил голову кавалера и что-то сделал. Это было Волкову явно неприятно:

— Что там?

— Вот. — Роха протянул ему окровавленный кусочек.

— Что это? — поморщился кавалер и взял кусочек в руки.

— Твое ухо, — пожал плечами Роха, — болталось на коже.

— Выброси его, болван, на кой черт ты мне это суешь?

— Ну мало ли… Вдруг твой волшебный умник монах тебе его пришьет. — Роха выбросил кусок уха. — Да и голова за ухом у тебя разрублена так, что костяшка видна, тебе и впрямь нужно к монаху, само не зарастет. Зашить рану нужно.

— Ну хорошо, едем домой, — сказал кавалер.

— Фон Эшбахт, — окликнул его Гюнтер Дирк фон Гебенбург, — а что будет с телом?

— Не волнуйтесь, у меня телега, — сообщил кавалер. — Я заберу эту тушу.

— Тогда до свидания, — произнес молодой сын графа с заметной неприязнью.

— Храни вас Бог, господа.

Волков даже помахал им рукой, ведь у него, в отличие от Гюнтера Дирка Малена фон Гебенбурга и его спутника, сейчас было прекрасное настроение. Пусть и впредь у него будет хорошее настроение, а не у них. Когда господа развернули коней и поехали обратно, он крикнул:

— Эй, Хилли, скажи людям, чтобы мертвяка закинули в телегу и куски от него не забыли, главное — меч, меч его не забудьте.

— Ты бы умылся, ты весь в кровище, — заметил Роха и достал флягу со своим отвратительным портвейном. — Подойди сюда.

Волков приблизился к нему, и тот залил рану крепким вином. А кавалер осторожно попытался смыть засохшую кровь. Потом омыл вином и руки. Затем один из солдат принес из телеги воду, Волков умылся и смыл вино.

— Вот, так будет получше. — Скарафаджо оглядел господина и допил остатки портвейна. — И насчет плаща…

— Что еще? Насчет какого плаща? — спросил кавалер, просовывая руки в рукава шубы, которую держал солдат.

— Жирно будет сопляку Вилли такой плащ таскать, угробит он его. Станет в нем на земле у костра валяться. Лучше бы мне отдал.

— Оставь плащ Вилли, — проговорил Волков, садясь в седло, — коня себе возьми.

— Коня? — переспросил Роха и повернулся, чтобы взглянуть на коня фон Шауберга. — Коня этого ублюдка? Мне?

Он, кажется, не верил, что ему может достаться конь стоимостью в пятьдесят талеров.

— Бери, — усмехнулся Волков. — Только дашь своим солдатам, что были с нами, по талеру из своего кармана.

— Дам, — сразу согласился Роха. — Тогда и поеду на этом коне прямо сейчас.

— Поехали уже, мне к монаху надо, — сказал кавалер, — а то ухо горит.

Нет, не только из-за уха торопился он домой, была у него еще одна причина.

Кавалер выслал человека в Эшбахт заранее, чтобы тот нашел брата Ипполита и монах успел приготовиться. Иной раз лекарь бродил по домам простых мужиков или солдат, не сразу его разыщешь, а тут он ждал хозяина уже на въезде.

— Покажите, — потребовал монах, когда Волков подъехал.

Тот склонился к нему с коня, показывая рану.

— Матерь Божья, заступница наша, да когда вы уже перестанете драться? У вас еще шея до конца не зажила, а вы…

— Ну хватит тебе причитать! — Волков выпрямился в седле. — Приготовил все, что нужно?

— Дома у вас все уже готово.

Они поехали к дому, а следом за ними бежали деревенские мальчишки и кричали:

— Господин мертвяка привез! В телеге у господина мертвяк! Весь порубленный!

Волков и Роха проезжали вперед, а люди, которые были на улице, подходили к телеге взглянуть на порубленного мертвяка. Охали, крестились, отходили. Шептались:

— Кто это его так?

— Это господин его порубал, они с ним на мечах дрались, — поясняли солдаты, что шли за телегой.

— Ишь ты, вон оно как!

— Крепко порубал бедолагу!

— А господин вроде цел весь.

— Не цел, — говорили солдаты, — мертвяк господину ухо отрубил.

— Ишь ты, ухо! — удивлялись люди и спешили догнать господина, чтобы увидеть, как ему с отрубленным ухом.

Когда к дому подъезжали, за телегой шло полтора десятка людей всех возрастов и всякого пола. А что же? Событие все-таки в скучной деревенской жизни.

Такого, кажется, не было никогда, но Элеонора Августа встречала супруга на пороге. То ли рукоделие ей осточертело, то ли… Он стал с коня слезать, а она смотрела на него, не отрываясь. А тут и телега с мертвяком во двор въехала. Въехала и встала у забора. А дворовые в телегу заглядывают и крестятся в ужасе. И сразу Элеонора про мужа позабыла, пошла к телеге быстрым шагом, юбки подобрав. Подошла и замерла. Смотрела-смотрела, а потом снова на Волкова взглянула, и взгляд был такой, словно не понимала она, что это и как подобное случиться могло. Волков смотрел на нее. Но взгляд у него другой был, с насмешкой был взгляд, а в нем вопрос: «Ну что, узнаешь своего любовничка, нравится он тебе такой? Залитый поганой своею юшкой и с разрубленной мордой, с отрубленной рукой, нравится? С ним ты хотела жить, когда меня со света сживете?»

Госпожа Эшбахта потрясла головой, словно наваждение отгоняла, а потом не выдержала, закрыла рот рукою, а другой рукой стала мертвеца касаться, гладить его.

При всех! При всех трогала мертвого мерзавца, стыд позабыв! При муже, при Рохе, при сержантах, при монахе, при дворовых людях. Даже при местных, что зашли на мертвеца поглазеть. А потом не выдержала и зарыдала в голос. Завыла! Не заплакала тихо, как положено дочери графа сокрушаться над мертвым, а завыла, как простая баба крестьянская воет, мужа своего потеряв. Так и стояла она, воя и не убирая руки от мертвеца.

Большего позора Волкову в жизни не приходилось испытывать. Но, на удивление, он легко это пережил. Пусть все знают, что