Рижский бальзам на русскую душу - Дария Юрьева

– Будь по-твоему,– согласился продавец,– давай десять манат и разойдёмся, а то смотри, сколько вокруг собралось зевак. Народу много, а торговли мало.

– По рукам,– решительно сказал Пташ и поднял руку над головой, предлагая в знак согласия хлопнуть по рукам.

Торговец тоже поднял руку и стал медленно опускать ее, наблюдая за движущейся навстречу рукой. Пташ поймал её и стал энергично трясти, приветствуя воссоединение. Вместо дружеского хлопка, получилось затяжное рукопожатие.

– Пять манат,– торжествующе произнёс он, после длительной тряски рук.

Заразительный детский смех, вырвавшийся из толпы, собравшейся вокруг спорщиков, служил эхом настроения Пташа.

– Э-эээ…,– разочарованно произнёс продавец, вырывая руку, которую крепко сжимал покупатель, расплывшись в улыбке.

– Согласен. Пять манат,– продолжая улыбаться, повторил Пташ.

Он неожиданно разжал пальцы, и продавец быстро отдёрнул высвободившуюся руку.

– Не хочешь и не надо,– обиженно протянул Пташ и тут же, предложил, вкрадчиво заглядывая в глаза собеседнику,– а может быть сбавишь цену на один манат?

– Могу,– после не продолжительного раздумья, согласился продавец.

– По рукам?

Пташ, как и в прежний раз, поднял руку для дружеского хлопка. Следом поднялась рука продавца и застыла в верхнем положении, спрашивая с сомнением:опять будешь чудить?Пташ, считав с лица информацию, состроил серьёзную физиономию и покачал головой, показывая, что на этот раз ни о чём подобном не помышляет, но поймав руку продавца, крепко сжал и начал её трясти, как и ранее.

– Пять манат,– весело произнёс он, но, увидев разочарованное лицо, вмиг поправился,– шучу, шесть манат.

– Я говорю девять манат, а…

– Хорошо, хорошо, шесть манат,– тряся руку и, выражая на своём лице единодушие с продавцом, настаивал Пташ.

– Ц,– цыкнул Ашир.

А за восемь манат не продашь? – предложил Пташ новую цену.

– Хорошо,– тряхнул руку продавец, соглашаясь.

Пташ в очередной раз тряхнул руку продавца, не отпуская её.

– Семь манат,– с твёрдостью в голосе произнёс он.

– Восемь,– настаивал Ашир.

– Семь.

– Восемь.

– Семь.

– Восемь.

Хорошо, будь по-твоему: семь и закончим,– в очередной раз сказал Пташ и дёрнул руку продавца.

– Э… Пусть будет семь.

Пожав друг другу руки, как старые приятели, спорщики завершили сделку. Пташ поднял на руке дыню высоко над головой, показывая собравшимся удачную покупку.

– Взвесим?– предложил Ашир, подлетая и протягивая руки к дыне.

– Зачем?– остановил его Пташ.

– Интересно узнать, сколько она весит.

– Теперь, когда дыня не твоя, а моя, какое это имеет значение? – спросил Пташ. – Считай, что я получил дыню в подарок,аподарок бесценен. К тому же, если вдруг окажется, что она весит более десяти килограмм, то мне будет обидно за тебя, а если меньше, обижусь я. Не хочу, чтобы мы расстались врагами.

Ашир выглядел взвинченным. Возбуждённый азартом торговли он озирался вокруг. Выступивший пот на бритой голове струйками стекал по лицу.

– Вот это торговля,– удовлетворённо произнёс он, подытоживая результат и вытирая платком пот.– Давно так не торговался.

Расплачиваясь, Пташ обернулся и увидел своих бурундуков, которые, как суслики, с вытянутыми мордочками, завлечённые разыгравшимся спектаклем, с интересом следили за спорщиками. Расплачиваясь, Пташ тремя пальцами показал, что ему надо не одну, а три дыни. Тут же подоспевший Паташ подтвердил, что он с Патом и Пташем представляет одну компанию. Трудно было не согласиться с данным утверждением, поскольку другие бурундуки на базаре отсутствовали. Ашир продал дыню, находящуюся в руках Пташа, за семь манат, а остальные, скрепя сердце, разрешил выбрать по усмотрению покупателей по восемь манат за каждую.

Удовлетворённые покупкой бурундуки собрались домой. Паташу не представлялось возможности пройти большой отрезок с тростью в одной руке, а с дыней в другой. Положив трофей на свободное место в торговом ряду, он с надеждой в голосе, обратился к Пату.

– Мне трудно нести дыню на одной руке,– сообщил он – У вас есть сетка, чтобы положить в неё мою дыню?

Ответ последовал незамедлительно.

– К сожалению, нет.

– А у вас?– спросил Паташ у Пташа.

Если бы с просьбой о сетке вначале обратились бы к Пташу, он бы находился в затруднении, не зная как поступить. В кармане Пташа лежала приготовленная сетка для своей дыни, но он не хотел отдавать её Паташу, вспомнив о стенде с фотографиями ветеранов войны. Уж лучше я понесу дыню на вытянутых руках, подумал он, чем отдам сетку ни за что, ни про что.

– К сожалению, нет,– ответил Пташ, вторя учителю.

Определенной наглостью было спрашивать сетку у других, имея свою собственную, но Паташа не мучили угрызения совести и не волновало, что подумают о нем коллеги. Было даже интересно посмотреть, как кто-то из них, испытывая затруднения, потащит с базара до гостиницы большую дыню на вытянутых или поднятых руках.

Постояв в задумчивости у прилавка, Паташ тяжело вздохнул, полез в карман и вытащил сетку, после чего стал осторожно впихивать в неё дыню. Следом Пат вытащил из портфеля, с которым никогда не расставался, свою сетку и положил в неё дыню. Настала очередь Пташа, который вытащил сетку из кармана.. Как ни в чём ни бывало, бурундуки вышли с базара, неся каждый по дыне в припасённых сетках. Улучив момент, когда Паташ отдалился, Пат, наклонившись к уху ученика, обмолвился:

– Когда вы выбирали дыню, Паташ спрашивал меня:правда ли, что Пташ из местных краев. Особенно его беспокоило, что летом жара зашкаливает за сорок градусов и, не снижаясь, держится днём и ночью, отчего обессиленный организм с заходом солнца не восстанавливается. Не сделали ли мы ошибку, отправившись знойным летом в командировку в знакомые вам пенаты?

В ответ, Пташ не стал переубеждать Пата и, по появившейся привычке, ничего не ответил, предоставляя право учителю ответить на свой вопрос. Его коробило, что следует перепроверять полученную информацию, и горько от того, что, по-видимому, имеются серьезные основания не доверять коллегам. В институте, где шло обучение школе жизни, поневоле приходилось думать, кем стать. Перед Пташем стоял выбор: или, возмужав, стать мудрым и хитрым Патом или, потолстев, превратиться во въедливого старика Паташа. Но очень хотелось, помня о существовании обоих, оставаться самим собой, и не забывать о том, что приобретено дома.