Клич войны - Уилбур Смит

‘По-моему, это ужасно! Для меня это звучит, как будто они просто хулиганы. Они ищут любой предлог, чтобы быть ужасными с другими девушками, поэтому они дразнят тебя за то, что ты немка.’

‘Да, может быть, это и правда. Конечно, я не могу рассказать родителям, что происходит. Они не поверят, потому что у них много друзей и родственников в Англии. Мой отец был знаком с Кайзером, и, конечно же, бабушка Кайзера была английской королевой Викторией. Моя бабушка тоже была англичанкой.’

- Какое совпадение! Моя бабушка была немкой.’

- Неужели? Ты не дразнишь меня?’

‘Нисколько. Она была матерью моей матери. Я никогда не встречалась с ней, потому что она умерла, когда моя мать была еще девочкой.’

- О, это так печально. Но твоя мать может рассказать тебе о ней, нет?’

Шафран пожала плечами. - Нет, моя мать умерла, когда мне было семь лет.’

‘О, мне так жаль.’

‘Все в порядке. Ты не должна была знать. Но расскажи мне все о своей семье. Представьте себе, что твой отец знаком с кайзером. Он ужасно большой?’

Как оказалось, так оно и было. Фон Шендорфы были старинной Баварской семьей, хотя, несмотря на все ее разговоры о дворцах и замках, Франческа создавала впечатление, что ее народ уже не так богат и могуществен, как раньше, и все чаще вынужден продавать семейные портреты, фамильные реликвии или недвижимость, чтобы свести концы с концами. Со своей стороны, Франческа была в восторге от рассказов Шафран о Лусиме и поражена, когда Шафран описала встречи с носорогами, слонами и даже львами как повседневные события.

Девочки проговорили всю дорогу до Брайтона, а потом сели в автобус, который отвез их в школу. Они стояли вместе в очереди, пока девочки проходили мимо преподавательского состава, который, как предписывал школьный обычай, выстроился в очередь, чтобы пожать руку каждой девочке в школе, а затем Франческа, которая сказала Шафран, что вся ее семья зовет ее Чесси, показала ей окрестности. Теперь обе девочки знали, что у них есть по крайней мере один человек, с которым они всегда могут сидеть рядом, и в начале любого учебного года это имело решающее значение.

***

Леон вернулся через Грин-Парк к отелю "Ритц", радуясь возможности размять ноги. Он чувствовал себя так, словно у него было много нервной энергии для работы. "Господи, я чувствую себя чертовым школьником", - подумал он про себя. Возьми себя в руки, парень!

Чуть раньше, пока Шафран укладывала вещи, он послал посыльного в магазин "Дэниел Нил" с запиской, адресованной Мисс Хафпенни, приглашая ее пообедать с ним в "Ритце". Посыльному было велено дождаться ее ответа, и он должным образом доставил его обратно в гостиницу.

"Благодарю вас за восхитительное, но довольно неожиданное приглашение", - написала Мисс Халфпенни аккуратным женским почерком. ‘Мне нужно подумать об этом. Но я пришлю вам точный ответ, как только смогу.’

Никто не появился до того, как Леон отвез Шафран к ее поезду. Мысли о том, чтобы отвезти дочь в школу, занимали его до тех пор, пока она не села в поезд, но как только они распрощались, внимание Леона, как и Шафран, переключилось на что-то другое: в данном случае на Мисс Халфпенни. Он прошел через ворота парка на Пикадилли, повернул направо и с трудом удержался, чтобы не пробежать последние несколько ярдов по улице, под арками отеля, через парадный вход и до стойки администратора.

‘Есть сообщение для мистера Кортни?- спросил он, когда добрался до места назначения, изо всех сил стараясь казаться безразличным.

Молодому человеку за конторкой пришлось напрячься, словно он копался в самых глубоких закоулках своей памяти, прежде чем он смог наконец ответить: Извините, я на минутку.’

Он отошел, чтобы посоветоваться с более старым и внушительным чиновником, сидевшим дальше по столу. Молодой человек вернулся с запиской, которую просмотрел, прежде чем сказать: "Мисс Халфпенни звонила вам, сэр. Она говорит, что будет рада принять ваше приглашение и встретится с вами за ужином в восемь.’

- Отличные новости! -сказал Леон и вложил в руку молодого человека десяти-шиллинговую банкноту.

‘Это очень великодушно с вашей стороны, сэр. И позвольте пожелать вам приятного вечера.’

Леон зашел в парикмахерскую отеля, чтобы аккуратно подстричь волосы и выбрить подбородок так гладко, как только может сделать искусная бритва. Он уже позаботился о том, чтобы его парадная рубашка и смокинг были вычищены и выглажены, и выглядел воплощением мужественной элегантности, когда спускался вниз в половине восьмого. Тот же самый сотрудник все еще сидел за столом и был только рад услужить, когда его спросили, Может ли он направить Мисс Халфпенни в Палм-корт, когда она приедет. Леон прошел вперед и занял столик в самом укромном уголке, который только смог найти, что было нелегкой задачей в бело-розово-золотистой гостиной со стеклянным потолком и зеркальными стенами, предназначенными исключительно для того, чтобы гости могли видеть и быть замеченными. Затем он заказал виски со льдом и стал ждать гостью.

Гарриет Халфпенни вышла из кэба, отдала шиллинг лакею, который открыл дверцу, и немного постояла на тротуаре, собираясь с мыслями. Она заставила себя поднять голову и войти в "Ритц" с таким видом, как будто он принадлежал ей. Первым делом она направилась в гардеробную, где оставила свое пальто, которое вдруг показалось ей до неловкости дешевым и потрепанным, хотя это была совершенно теплая и удобная одежда. Затем она отправилась в дамскую комнату и осмотрела свое отражение. Ее задержка с ответом на приглашение Леона Кортни никак не объяснялась нежеланием видеть его. Она просто не могла представить себе, как войдет в "Ритц" в платье, которое надевала на работу. В обеденный перерыв она помчалась в Селфриджес и потратила сумму денег, которая была ей не по средствам, на то, чтобы весь следующий месяц прожить на хлебе и воде, на длинное вечернее платье из зеленого шелка. Гарриет не считала себя великой соблазнительницей, но она была достаточно высокой и длинноногой, и благодаря многолетнему членству в местном нетбольном клубе ее фигура оставалась достаточно стройной. Груди у нее были аккуратные и даже более полные, чем можно было ожидать от ее естественно стройного, узкобедрого телосложения. А теперь, когда она пришла посмотреть на себя, платье, казалось, сидело очень хорошо, и