Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов

– В качестве компенсации готов сопроводить вас до самого госпиталя и больше не надоедать философскими сентенциями. Согласны?

– Нет. – Леонид не сумел скрыть, что этот ответ ему неприятен. Софья посмотрела на него небывало серьёзно. – Не могу огорчить вас отказом. – И уже на лице её сияла улыбка! А Леонид радостно хохотнул.

– Растёте на глазах! Тогда прошу! – Он свернул руку «крендельком». Девушка без колебаний приняла помощь столь галантного кавалера.

Организм сжалился, и боль отступила. Он открыл глаза и сел, но, видимо, слишком быстро. В глазах опять потемнело, голова пошла кругом, в ушах зазвенело, на верхней губе выкатились бисеринки холодного пота. Свистопляска утихла, свет вернулся, шум ушёл. Владимир отёр ладонями влажное лицо. Встал и, как матрос во время качки, направился к своей палатке. Он даже не одолел и половины дистанции, как желудок опять скрутила неведомая сила. Согнувшись, он побежал к отхожему месту.

За этот день этот маршрут он освоил лучше всего. К вечеру левое колено от постоянного зависания в позе «орлом» распухло. Бегать на «очко» стало гораздо трудней. Владимир решил выбрать такое расстояние, чтобы и вонь не мучала, и ковылять было не так много. То, что это место находится на земле возле забора, а не в палатке, даже не вызвало у него отголоска протеста.

Он прижался спиной к забору и блаженно отдыхал после очередного «рейса». Вдруг он почувствовал, что кто-то заслонил ему солнце. Он открыл один глаз. Рядом, во всей красе стояла «чистюля». У неё на голове был чепец, поверх опрятной кофточки с рукавом «фонариком» и нескольких юбок был надет домотканый чистый фартук. Даже здесь она умудрялась соблюдать стиль в одежде, видимо, принятый у неё дома.

С сочувственной улыбкой барышня протянула ему глиняную кружку. Словарный запас в бурском у Семенова был невелик, да и тот больше относился к военному делу: «руби, коли, подрывай». Бытовых слов было совсем чуточку. Этими скудными словами и мимикой он попытался убедить девушку отойти от него. Он мог быть заразным. Но все ужимки Семенова желаемой расшифровке не поддавались. Девушка серьёзно и внимательно смотрела на его ухищрения и неожиданно заразительно засмеялась. Отсмеявшись, снова протянула кружку. Теперь Владимир не посмел отказать и с жадностью выпил. От воды тут же стало хуже и он, отбросив всякое стеснение и приличия, рванул на опостылевшую точку.

Обратно он отползал вдоль забора. Девушка дожидалась на «его законном» месте. Сверху что-то грозное заорал часовой, но девушка знаками успокоила караульного: «Человеку плохо, полежит, станет лучше и уйдёт». Мимика у девушки была прекрасной, а улыбка – так вообще загляденье. Караульный сверху, как гриф-стервятник, хищно изучил девушку и снял претензии.

Удалившись от «ароматов» на достаточное расстояние, Семенов откинулся на забор и прикрыл глаза. И снова кто-то настойчиво и мягко потрепал его за рукав. Открыв глаза, он снова увидел девушку и глиняную кружку. С грустной улыбкой он отодвинул посуду. Но «чистюля» была настойчива. Он хотел нагрубить, лишь бы она ушла, но та, прижав тоненький пальчик к сочным губам, опять протянула кружку. Сил сопротивляться этому напору не было. На этот раз это была не вода, а какое-то варево. Желудок принял подношение и не стал возмущаться. Владимир еле-еле улыбнулся и прикрыл глаза.

Его снова мягко, но настойчиво трясли за рукав. Это была светленькая незнакомка с губами, как принято их описывать в литературе, кораллового цвета. Не слишком яркими, но и не блёклыми. Эдакая Гретхен из добрых немецких сказок. Она широко улыбалась, демонстрируя сияющую улыбку. Будь передние зубы немного больше, она бы превратилась в кролика из рождественской сказки. Но всё равно милого и симпатичного. С такой добротой и лаской на Владимира уже давно никто не смотрел. Семенов ощутил себя маленьким мальчиком. За этими огромными синими глазами хотелось идти на край света и желательно навечно. Отвар он выпил залпом.

Надо будет отблагодарить знакомую незнакомку. Но для начала необходимо выяснить, как её зовут. Кричать: «Эй!» или «Женщина!», тем более с того места, где он лежал, было бы вульгарно и весьма оскорбительно. По крайней мере, для него.

К утру самочувствие значительно улучшилось. Прекратились дикие спазмы. Упала их сила и уменьшилось количество. На рассвете девушка принесла последнюю порцию отвара. Вернув глиняную кружку, Владимир протянул ей чудом сохранившуюся четвертушку листка бумаги, которую когда-то взял у Фирсанова. На нём улыбающаяся девушка прикладывала к губам палец. Движение было схвачено очень точно. Несмотря на то что рисунок был выполнен углём, были умело запечатлены малейшие особенности мимики. Теперь её лицо никогда и ни за что не исчезнет из его воображения. Барышня от неожиданности ойкнула. А потом заулыбалась, аккуратно сложила рисунок и убрала его за корсет. Чем Семенов остался весьма доволен. Теперь крохотная и его частичка была в надёжном и прекрасном месте.

Весь день она была рядом. Удалось установить, что девушку зовут Худрун. Владимир напрягся и вспомнил, что так звали эпическую жену эпического короля Сигурда. На этом его знания померкли. Для Худрун длиннейшее имя Владимир оказалось непреодолимым препятствием. Влад – уже не устраивало его, и он предложил короткое, гораздо более интимное – Вова. Расстояние между их душами сократилось до минимума. Девушка приняла, правда, с ударением на «а». «ВовА». ВовА, так ВовА. Она произносила его так, что Семёнов мигом оказывался на облаках и готов был слушать это круглыми сутками, каждые пять минут, а может быть, даже и три.

В обычной жизни, наверное, барышня была необременительной болтушкой и хохотушкой. Сейчас она смеялась мало, а вот говорила почти постоянно. Она постоянно ему что-то рассказывала, но он понимал её с пятое на десятое, но усердно кивал головой. Её «щебет» действовал успокаивающе и хоть как-то отвлекал от звериного чувства голода. Свою порцию концлагерного пойла Владимир отдал ей, жестами объяснив, что боится за свой желудок. Она с удовольствием приняла «подарок», но унесла куда-то его.

Днём девушка пришла расстроенная. Оказалось, что у кофейника, в котором она разогревала воду, отпаялась ручка. Семенов из своего поясного ремня, который и носил-то только для подвеса всякой всячины, соорудил что-то вроде петли. Теперь кофейник можно было ставить на огонь, надо было только веточкой придерживать «ручку». Но в этих условиях такие неудобства вообще не воспринимались. Можно было по-прежнему варить «суп» из кореньев, которые незаметно вырывались из земли, или готовить лечебный отвар. За починку он был