Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

завтра мне вернут всех моих людей, что схвачены на вашем берегу, то я стану кормить ваших людей целых три дня, — добавил вальяжно Волков, словно это не очень его волновало.

— И скольких ваших людей мы, по-вашему, удерживаем? — поинтересовался Вехнер.

Это был вопрос с подвохом. Как ни ответь на него, все равно дашь врагу нужную ему информацию. Волков на такие хитрости никогда бы не попался. «Ты еще и хитрить тут надумал!» Он не собирался дальше разыгрывать из себя святого человека, он уже рычал:

— Запомните, Вехнер, если не вернете мне моих людей до завтрашнего утра, я не только перестану кормить ваших, я еще и запрещу им жечь костры, а каждое утро я буду выкладывать их трупы на берег, пока не уложу тут всех до единого. Вы слышите меня, Вехнер?

Этот его рык произвел впечатление даже на приехавших с консулом офицеров. Они внимательно слушали каждое слово кавалера, и, когда он закончил, один из офицеров стал что-то шептать на ухо Вехнеру. Тот рассеянно кивал и потом произнес:

— Мы соберем экстренное заседание совета.

— Это здравая мысль, — уже абсолютно спокойно и едва ли не дружелюбно отвечал кавалер. — Надеюсь, вы примете правильное решение. Да вразумит вас Господь, если вы все еще верите в него.

— Разрешите ли вы нам поговорить с нашими людьми, которых вы удерживаете? — вдруг спросил один из офицеров.

— Конечно, — сразу согласился Волков. — Как только вы дадите мне поговорить с моими людьми, которых удерживаете вы.

Все было ясно, больше у парламентеров вопросов не было. Они раскланялись и пошли к своей лодке.

— Кажется, все прошло хорошо, — заметил Волков негромко.

Говорил он самому себе, но Брюнхвальд, стоявший рядом, расслышал.

— Да, все прошло прекрасно, но, боюсь, наши люди будут недовольны тем, что мы отпустим их заклятых врагов.

— Скажите людям, что они получат часть выкупа, — сказал Волков, морщась от приступа тошноты. От этого недуга он стал раздражаться и крикнул: — Максимилиан! Позовите мне монаха немедля, черт бы все это побрал!

⠀⠀

⠀⠀

Глава 4

⠀⠀

ак хорошо просыпаться и знать, что все самое тяжелое уже позади. Ну, хотя бы в ближайшее время нет нужды надрываться, рвать себе жилы. А еще он в это утро почувствовал себя здоровым. Таким здоровым, каким не чувствовал давно. У него не саднило обрубленное ухо, не болела нога, хоть и холод на улице был, но, видимо, то, что кавалер не садился в седло и не нагружал ногу сильно, благоприятно на нее влияло. И если не вертеть сильно головой, то и об острой боли в шее можно позабыть. И тошнота, докучавшая ему вчера, закончилась. Многие люди и понять не могут, как это хорошо, когда у тебя просто ничего не болит.

— Максимилиан! — позвал он, слыша голос своего знаменосца за полотнищем шатра.

Полог откинулся, и юноша появился внутри.

— Да, кавалер.

— Это вы с Увальнем сейчас говорили?

— Да, кавалер. Он приехал.

— Зовите его. — Волков сел на постели. Максимилиан был молодцом: на улице зима, а в шатре печка так горяча, что можно ходить без одежды. — И несите мыться.

Александр Гроссшвулле вошел и занял едва ли не половину шатра. Большой человек. Некогда безвольный и рыхлый малый, которого сплавил кавалеру родственник, превратился в могучего молодого человека. От жирных боков, пухлых щек и двойного подбородка и следа не осталось. Он похудел, его лицо обветрилось, а сам он стал взрослее. Дни напролет в седле, еда когда придется и сон урывками сделали свое дело. «Война сало сгонит». Стеганка нараспашку, шапки нет, большие обитые железом сапоги, на поясе тесак, кинжал, боевые рукавицы в руках — да, вид у него залихватский. Дурень-родственник еще и талер Волкову дал, чтобы только Увальня сбагрить. А он вон каков стал.

Александр поклонился.

— Звали, кавалер?

— Вы храбро дрались в овраге, — начал Волков, — думаю, без вас Бертье не удалось бы убить капитана наемников. Скорее всего, что без вас его бы там самого убили. За тот бой вы заслужили награду, и по воинскому укладу вы получите долю сержанта.

— Спасибо, кавалер. А правда, что теперь Максимилиан у нас будет за знаменосца?

— Да, он и раньше носил мое знамя, но был оруженосцем. Теперь он будет знаменосцем.

— Ясно, — сказал Увалень.

— А вы станете смотреть за моим оружием и доспехом.

— Спасибо, кавалер. — Молодой человек поклонился.

— Дрались вы храбро, — продолжал Волков, — стояли как вкопанный, когда на вас наседали, и удары сносили достойно, спасли Бертье, когда он упал, но вот умения вам все еще не хватает.

Александр понимающе кивал.

— Поговорите с Бертье, он мастерски владеет многими видами оружия. Пусть вас поучит, вам с вашей статью и силой равных будет мало.

— Да, кавалер, я попрошу учения у ротмистра.

— Ладно. Вы были у епископа, как там вас встретили?

Тут солдат принес воду, Волков стал умываться.

— Епископ был рад. Очень. Говорил, что вы Длань Господня. Хвалил вас, меня кормил и все выспрашивал про вас и про то, как дело было.

— Вы видели госпожу Эшбахт?

— Конечно, она же проживает у епископа. — Увалень чуть прибавил многозначительности: — И госпожа Ланге была там же.

— Так они не поехали в дом Маленов и остановились во дворце у епископа?

Волков вспоминал, что так и наказывал Бригитт, но не был уверен, что той удастся уговорить жену жить у епископа, а не в доме отца. «Бригитт молодец, видно, пересилила жену. Вот и славно». Это его порадовало. Он отпустил солдата, и тот унес воду и таз.

— Вот, кавалер, письмо от епископа, — сказал Увалень, доставая бумагу. — Сразу позабыл отдать.

Волков вытер и лицо, и руки, прежде чем взял письмо. Приятно получать письма после победы. Кавалер сел к огню, что горел в маленькой печке, устроился удобно, развернул бумагу. Конечно, епископ его нахваливал. Звал «спасителем» и «истинной Дланью Господней». Говорил, что пишет о его подвиге в Ланн, к архиепископу. Писал и о том, как умолкли в городе те крикуны, что хулили кавалера за раздор с соседями. Оказывается, были и такие. И теперь в городе, да и во всем графстве, а может, и во всей земле о нем иначе, как о полководце, и не говорят. Все было хорошо, вот только епископ ни единым словом не обмолвился о его жене, что у него гостила.

— А госпожа Эшбахт мне письмо не передавала? — спросил Волков у все еще стоящего у входа Увальня.

— Нет, госпожа Ланге просила сказать вам на словах, что