На далеких окраинах. Погоня за наживой - Николай Николаевич Каразин

красный свет, отражаясь от большого зеркала, играет по позолоченным выступам резных украшений. Назябшая нога с негою утопает в теплом, мягком ковре, в продрогший желудок, глоток за глотком, пробирается горячий, ароматический пунш…

– И ты не поверишь, что я благословляю судьбу, пославшую мне это тяжелое испытание, – говорит Батогов и нагибается к самому камину, чтобы поправить развалившиеся поленья…

– Вот, на, щипцы, – говорит Перлович и смотрит вниз на хитрые, причудливые разводы персидского ковра.

– Не попадись я к этим чертям, мог ли я ее встретить… ну, мог ли?..

– Конечно! – глубоко вздохнул Перлович.

– С той минуты я рвался на волю… я спешил сюда. Ведь есть еще время, ее можно спасти.

– Ее должно спасти! – серьезно говорит Перлович и быстро исподлобья взглядывает на гостя.

Батогов встал, потянулся и принялся ходить из угла в угол по комнате. Каждый раз, проходя мимо стола, на котором стоял чайный прибор, он останавливался и прихлебывал из стакана. Перлович полулежал на низеньком диване и сосредоточенно чистил ножичком ногти. А ветер все унылее и унылее напевал свою тоскливую песню, и со стуком вздрагивали оконные ставни под его ударами.

– Бледная, худая, ну кожа да кости, изнуренная до последней возможности, она казалась живым трупом… Если бы ты только мог ее видеть…

– Это ужасно, – ровным голосом говорил Перлович и тем же тоном добавил, – ром вон в том графине, вон, с резной пробкою.

– Этот?

Батогов подлил в стакан.

Перлович кивнул головою и стал рыться в ящике с сигарами.

– Но эта последняя встреча, помнишь, я рассказывал, в камышах… Да, я тогда видел, что ей немного жить осталось, она скоро умрет…

– Может быть, она и умерла?

– Нет, этого быть не может.

– Да почему? Вот прошло уже около месяца, судя по твоему рассказу, – и при той ужасной обстановке.

– Нет, ты этого не говори, не говори, мне кажется, я убежден в этом, у меня есть какое-то предчувствие, что я еще увижу ее. Надо только поспешить…

– Да, терять времени нельзя, во всяком случае.

– У меня уже весь план составлен… вот видишь, мы пошлем деньги через Мурза-бая, я с ним говорил об этом, и он берется…

Перлович наклонился, в свою очередь, к самому камину. Если бы кто-нибудь мог из этого раскаленного, пышущего жерла взглянуть в его лицо, то он, наверное бы, отвернулся, так оно было некрасиво.

– Что такое, ты нездоров? – остановился на полуслове Батогов.

– Я… нет, ничего, я слушаю… Ты говоришь, в камышах?..

– Пять тысяч, говорит Мурза-бай, и он положительно берется это устроить… Он сделает так: во-первых, поедет сам, денег же отнюдь не повезет с собою, а возьмет только задаток…

– Пять тысяч?.. – произносит Перлович, не то спрашивает, не то подтверждает только.

– Да, пять. Потом, конечно, мы должны обеспечить ее.

Плечи Перловича слегка вздрогнули.

– Ведь согласись сам, все это принадлежит ей. Ну, положим, всего ей не нужно, она даже знать не должна об этих деньгах.

– Она знать об этом и не будет…

– Что ты? Или это ты от огня такой желтый?

– От огня… так кажется…

– В четырнадцать дней Мурза-бай берется туда доехать, столько же назад, ну да там несколько дней. Я говорю, пройдет не больше как месяц. Сегодня которое число?

– Одиннадцатое. Что ты не куришь?

– Господи! Я готов, кажется, сам туда ехать!

– А за тебя тогда сколько понадобится – тоже пять тысяч или больше? – произнес Перлович, улыбнувшись.

– Эк тебя подергивает!.. – заметил Батогов.

Действительно, улыбка Перловича была более похожа на болезненное подергивание.

– Ха, ха! жаль денег стало!.. – похлопал его по плечу Батогов. – Ничего, раскошеливайся: ведь у тебя, брат, все еще много останется.

– Ты считал?

– Чего считать – караваны какие отправляешь! Сам видел, как к тебе ехал. Да, опять, Хмуров говорил… Это у тебя какие сигары?

– Эти? Это – дрянь: не стоит. – Перлович отодвинул ящик. – Вот, если хочешь.

– Благодарю.

Батогов взял из рук хозяина сигару, которую тот все время вертел у себя в руках.

– Недурна по виду. – Он стал закуривать. – Что-то сыровата…

– Лежалая…

Батогов затянулся раза два и потянул носом дым…

– Что это?..

Перлович встал и вышел, притворив за собою дверь.

– Что-то пахнет маком… – проговорил про себя Батогов, лег на диван и стал курить…

Комната, где сидели друзья, освещалась только одним камином, покуда ярко горели дрова, было светло, теперь же мало-помалу прогорали сухие поленья и с треском обваливались красные уголья, покрываясь темным налетом пепла. Все темнее и темнее становилось кругом, только на яркой поверхности самовара, на окраинах стаканов, на металлических головках пробок играли красноватые блестки. Синеватый дым застилал зеркало, чуть слышно чикали где-то часы.

Батогов лежал навзничь и курил…

Ему хорошо, тепло, он чувствует, как медленно перебирается, будто капля за каплею, кровь в его жилах, вот подходит к вискам, толкнулась там и в ушах зазвенела мелодичными переливами… «Это ром действует: отвык за это время, ну и разобрало». Попробовал слегка отделить голову от подушки – нельзя: тяжела слишком стала, словно приросла к изголовью. Безжизненно свисла на пол рука, и чуть-чуть перебирают пальцы волнистую шерсть тигровой шкуры, разостланной перед диваном… А кто-то подполз под диван, приподнимает его своею спиною, слегка раскачивает… Колеблется камин, ныряя в облаках дыма, кивает из-за шкафа голова глиняного, эмалированного китайского божка… Словно поверхность поспевающей нивы, колеблемая ветром, заходили вперебой пестрые узоры ковра… Все в движении…

Чуть приотворилась дверь, высунулось оттуда желтое лицо, потянуло носом накуренный воздух и спряталось…

Что это так жарко стало? светло как! А, это солнце восходит. Медленно ползет из-за туманной дали огненный шар, и от него бегут по темному небу, развертываясь шире и шире, светлые полосы… Ветер гудит в камышах и плещутся где-то волны… Храпит конь, склонивши к воде свою голову… «Гей! гей!» – чуть доносится с того берега… «Стой, бери!.. вот он!..» – слышны торопливые голоса… бегут! Кусты трещат от движения какого-то тяжелого тела… Выстрел! Все застлало дымом… Острые когти впиваются в голые плечи… душат… Два глаза-угля сверкнули у самого лица… рука ищет ножа… вот он, вот его шаршавые ножны, вот каемка бирюзовая, вот ремень, украшенный кистью… ручка, где ручка?.. Пальцы не хотят отыскать того, что нужно… А скоро будет поздно… еще мгновение… да помогите же, помогите!..

Еще раз медленно приотворилась дверь, и опять показалось то же лицо… Перлович шагнул вперед и на цыпочках, неслышно подошел к дивану… Он наклонился. Глаза Батогова были закрыты, и он тихо стонал, вздрагивая ноздрями… Маленький окурок сигары лежал на полу и дымился. Перлович поднял его, раздул и поднес