Мария, княгиня Ростовская - Павел Комарницкий

Раздались шаги, и в дверной проём, разделавший обе половины избы и занавешенный дерюгой, просунул голову епископ Кирилл.

— Не спите? — полушёпотом спросил он.

— Тс-с… — приложила палец к губам Мария. — Заснули наконец. Ну что, владыко?

— Всё в порядке покуда. Жить все будут, но в путь отправиться без них придётся. Ты вот что, матушка моя… Оставить надобно с ними двух человек, витязей покрепче.

— С чего бы? — удивилась Мария. — Не лишние и так люди у нас…

— Не знаешь ты лесной народ, Мария. Ой, не знаешь… В них христианского духу на мизинец, не больше. За полугривну убьют, если знать будут, что не покарают их. Так что, пожалуй, трёх воинов оставить надобно.

Ястреб-тетеревятник был голоден и оттого зол. Очень голоден и очень зол. Последняя добыча, конечно, была хороша — крупный тетерев-косач, не успевший ещё растерять весь запас нагулянного к зиме жира. Но времени с тех пор прошло немало, и голод всё сильнее терзал хищника, не давая спать.

Короткий зимний день кончался, солнце уже скрылось за горизонтом, и на полнеба разгорался ясный зимний закат, предвещавший на ночь сильный мороз. С верхушки вековой сосны, возвышавшейся над лесом, ястреб зорко следил за округой. Хоть бы какая птица поднялась в воздух! Или белка хотя бы проскакала по снегу, что ли… Нет ничего. Как вымерли все в округе.

Ястреб вдруг резко повернул голову. На фоне быстро бледнеющего неба появилась тёмная точка, быстро приближавшаяся. Ну наконец-то!

Ястреб взмыл в воздух и ринулся на перехват. Заметив приближающегося хищника, добыча — теперь ястреб уже видел, что это голубь — резко изменила направление полёта и устремилась к земле, пытаясь скрыться в лесной чаще. Ещё секунда, и голубю удался бы маневр. Но этой секунды ему не хватило.

Хищник ударил голубя на лету с такой силой, что перья полетели во все стороны. Добыча ещё слабо трепыхалась в когтях, но голодный ястреб уже пристраивался поудобнее, торопясь скорее приступить к трапезе. В этих местах немало соболей и куниц, и если с куницей можно поспорить, то соболь запросто отнимет добычу.

Ястреб рвал тёплое мясо, торопливо глотая куски и не обращая внимания на прикрученный шёлковой ниткой к лапе жертвы маленький свёрток белой бумаги.

Кстати, ястреб уже заметил, что голуби часто летают вон в то человечье жилище, спрятанное в чаще. Избушка была замаскирована так, что и с двадцати шагов не видно. Но только человеку, а не ястребу, смотрящему сверху. Каждый день из той избы выходил человек, подбрасывая в воздух голубя, и тот улетал. Но раньше ястребу хватало крупной добычи, и он только смотрел на голубей — пусть их летают до поры…

В общем, с этого места улетать нельзя. Конечно, голубь не тетерев, но и не такая уж малая птица, чтобы не прокормить одинокого ястреба. Особенно если добыча будет каждый день.

— Ну что, Елю Цай, тебе опять нужно две тысячи свежих девок?

Джебе возвышался на сером, в яблоках, скакуне, как памятник. Китаец усмехнулся про себя — у этого монгола очень развито чувство опасности, ничего не скажешь. Не так уж мало на свете белых скакунов, и уж для прославленного хана вполне можно было бы найти. Но вот предпочитает ездить на сером, дабы не вызывать у Повелителя ненужных ассоциаций. Всем ведь известно, что Бату-хан разъезжает на белом коне…

Джебе, в свою очередь, разглядывал хозяйство китайца, заметно выросшее. Люди, как муравьи, тащили брёвна, верёвки, бронзовые оси, железные корзины с цепями, собирали тяжёлые стенобитные машины, неподалёку разгружали подводы с дровами — калить тяжёлые валуны…

— Волосы урусских девок великолепны, прославленный нойон, и до сих пор не потеряли упругость. Как и сами девки, я надеюсь, — улыбнулся Елю Цай.

Джебе захохотал, понравилась шутка.

— Ладно, тем лучше. С отрезанными волосами пленницы сразу дешевеют в полтора раза! Значит, ничего не нужно?

— Ну как же ничего? — вскинулся китайский мастер. — У меня почти не осталось зажигательных горшков!

Джебе поморщился. Опять горшки… Достал уже этот китаец со своими горшками.

— Лучше бы ты попросил ещё три тысячи девок, Елю Цай!

— Ничего?

— Ничего, княже.

Князь Георгий Владимирский хмуро смотрел на невысокого тощенького мужичка неопределённого возраста, переминавшегося перед ним. Рядом с мужичком стояла деревянная клетка с почтовыми голубями.

— Сегодня какое уж?

— Третий день сеченя пошёл, однако, — отозвался мужичок.

— И ни одного письма из Владимира?

Мужичок тяжко вздохнул. Он заведовал голубиной почтой. Голубь, как известно, всегда летит к дому, и если с отправкой сообщений во Владимир трудов особых не было — вон она, клетка с птицами, выпустил утром, и в тот же день письмо в стольном городе будет — то с обратной почтой были проблемы. От избушки голубевода до тайного лагеря русской рати было вёрст сорок, приучить же птиц летать прямо в лагерь за короткое время невозможно. Оттого к избушке почтаря-голубевода каждый день наведывался маленький отряд всадников, чтобы забрать донесения, поступавшие из Владимира. Только вот уже три дня как не было никаких донесений.

— Я вот и то думаю: уж не бьёт ли кто голубок моих? Ястреб там… — подал голос почтарь.

— Ладно, Ропша, иди, — хмуро отозвался князь Георгий.

— Тут вот шесть птичек тебе самолучших, княже, — указал на клетку почтарь. — На Владимир все нацелены. Дозволь совет дать, княже… Ты их по два выпущай, с письмами одинаковыми. Только не враз, а погодя час-другой. Так-то вернее будет.

— Добро.

Когда Ропша ушёл, князь повернулся к своим приближённым.

— Что думаете, други?

— Гонца слать надо, — отозвался боярин, сидевший возле окна.

Георгий задумался, меж бровей легла глубокая складка.

— Ратибор!

— Тут я, княже.

— Возьмёшь завтра утром своих людей и в путь. Два дня туда, два обратно. Разведаете, что там. Токмо осторожно. Ежели город в осаде, сразу назад во весь дух.

— Сделаем, Георгий Всеволодович.

Тяжкий удар потряс стену, но брёвна частокола выдержали. Опять выдержали. И в этот раз выдержали. Сколько ещё выдержат?

Воевода Пётр Ослядюкович инстинктивно отклонил голову, и тотчас мимо самого уха свистнула огненная стрела, едва не опалив бороду. Воевода грязно выругался.

— А ну, дай-ка лук мне! — протянул он руку к молодому ратнику, стоявшему у соседней бойницы.

Однако обидчик, едва не сразивший владимирского воеводу, уже затерялся среди массы таких же поганых, гарцевавших под стенами города и непрерывно обстреливавших их горящими стрелами. Пришлось выпустить приготовленную стрелу в первого попавшегося всадника, но облегчения это не принесло. Какое облегчение? Сколько ещё простоит Владимир под таким непрерывным приступом?