Лёлек и Болек в Индонезии - Эдуард Павлович Петрушко

– Завтра на дайв, не забыл? – переживает Игорь и нервно встает с кровати.

– У меня крестик на руке и узелок на жопе, не забуду. – говоря, я и иду на пирс к Юре и Олегу, которые удобно расположились на шезлонгах и приготовились провожать знойное солнце. Очередные дозы бодяжного спирта с минимальной закуской приводили нас в игривое настроение. Мимо проходит капитан нашей лодки – коренастый, внешне угрюмый, но общительный мужчина ростом с велосипед. Улыбка – как покореженный штакетник, глаза – как два репейника под сросшимися бровями. Прибалты предлагают выпить, он отказывается, но потом присаживается с нами покурить. Завязывается разговор на английском, папуас, с трудом подбирая слова, что-то рассказывает. В разговоре капитан старается как на экзамене на английском, нервничая теребит ухо и часто моргает. Я сижу ветошью и не отсвечиваю. Диалог продолжается, скучая, тихонько и неумело развожу себе спирт, не жалеючи наливая его в воду. Горло обожгло, я сипло закашлял, как будто меня душил серийный убийца. Чуть не обблевав испуганного капитана, покраснев до цвета пожарной машины, я тяжело дышал, из глаз капали слезы. Папуас быстро попрощался, испуганно глядя на меня, и растворился в темноте.

– Воды больше наливай, а спирта меньше, он же 96 градусов. – учит меня Юра, делая себе очередную порцию коктейля молотова.

– Ну что он так старательно рассказывал? – интересуюсь я, кормя рыб хлебом.

– Да недовольны они, в смысле папуасы хотят отделиться от Индонезии. Борются за независимость своего края несколько десятилетий, требуя независимости. Капитан говорит, что приехавшие на остров индонезийцы уничтожают их культуру и забирают рабочие места.

– Вона чего, прямо освободитель наш капитан, Че Гевара папуский. – отвечаю я, кормя рыбок колбасой, под нами кишит вода – у рыб праздник.

– Да нет, капитан один из многих, почти все папуасы не любят индонезийцев. – вступает в разговор Олег Полозков, беря стакан. – Папуасы даже на индонезийском языке не говорят, на своем лопочут. Создают освободительные отряды и движения. И перестань переводить закуску. – заканчивает он, забирая у меня колбасу.

Встаю рано, поглядываю на небо, которое угрожающе светлеет и наливается спелостью. Звезды, которые только-только были полными и пронзительными, блекнут и гаснут. На удивление, похмелья нет. Иду мыться соленой водой, скромный завтрак из двух яиц и тоста, сбор на инструктаж.

Игорь не встает, его лихорадит, лоб горячий. Передаю ему весь запас таблеток, купленных в Соронге:

– На, питайся – они вкусные и полезные.

– За что ж такое наказание, – говорит он, переворачивая мокрую подушку. – состояние, как у дохлой кошки, в голове бульон, ни жрать, ни двигаться неохота. – и материт тропики, на чем свет стоит.

– Пошли на дайв. Викинги, когда заболевали простудой, выгоняли болезнь через нагрузки. Готов? – шучу я, в душе жалея заболевшего партнера. Игорь, тяжело вздыхая, никак не реагирует на мои реплики. Понимаю, что ему по-настоящему хреново, и ухожу на дайв один, оставив захворавшего партнера под вентилятором.

Первый дайв ничем не примечателен, кроме обычного бульона из цветных рыб и причудливых кораллов, океан ничем не удивил. На чаепитие идем к острову, где расположена школа. Большой пирс, несколько лодок, суетятся мужчины, выполняя нехитрую работу.

Окружают любопытные дети, смотрюсь, как дирижабль Гинденбург в скворечнике. Скромная учительница попросила разрешения меня сфотографировать. Польщенный вниманием к своей скромной персоне, сосредоточился, напрягся, пытаясь придать лицу осмысленное выражение, и чуть не рухнул с шаткой скамейки, не предназначенной для 150 кг тела. Дети засмеялись, я смутился.

Сидя на пирсе, сильно ревел темнокожий кучерявый мальчик, не плакал, а именно ревел на весь остров. Подойдя к нему, даю пончик, который он быстро съел и продолжил еще громче издавать утробные звуки. Учительница показывает на океан и сообщает, что его отец ушел на рыбалку, а его не взял, оставив грызть гранит науки. К разговору присоединяется Татьяна, немолодая, но активная женщина, которую я также знал еще с Мальдив. Татьяна вызывала уважение тем, что не пропускала ни одного дайва и в течении прошедшего года, успела слетать в Австралию на сложные погружения.

Татьяна переводит нехитрый разговор с учительницей, из которого узнаю, что света на острове нет. Учительница радостно показала на судно, где располагались пять бочек для солярки, одну из которых аборигены по воде тянули к острову. Темнокожая женщина с кучерявыми седеющими волосами заявила, что скоро в школе будет свет, так как заработает дизель.

– Как они, эти бедные дети, учатся в такой жаре, если даже вентиляторов нет. Я бы даже алфавит не выучил. – говорю я, жуя кисло-сладкий пончик.

– Привыкшие они, – отвечает Татьяна, – как Маугли в джунглях. Для них такая температура, как для нас средняя полоса России. Пальмы – березки, а песок – чернозем.

Тепло попрощавшись с темнокожей женщиной, пошли на второе погружение. Лодка недалеко отошла от причала и остановилась. Поступила команда готовиться к погружению. Мы разочарованно забубнили – что может быть рядом с островом, где полно лодок.

Несмотря на близость к острову, под водой много рыбы, черепах, скатов. От буйства красок и разнообразия живых существ захватывало дух.

Торпедами стояли блестящие барракуды, оранжевые рыбы-клоуны чувствовали себя уверенно рядом со своим домом и совершенно не боялись аквалангистов. Нетронутый подводный мир вгоняет меня в блаженный ступор. Поражает несметное количество здоровых черепах. Я гладил их, потом снимал загубник, целовал кормящихся черепах в илистый панцирь. Став полноценным членом черепашьей стаи, плаваю с ними и наблюдаю, как они здоровенными клювами крошат рифы и кораллы.

Инструкторы, взявшие под воду бананы, кормили рыб, которые обступили нас плотной стеной. Взяв банан, приступаю к кормежке. Рыбы набрасываются, щипая банан и одновременно пальцы. От неожиданности верещу, как девочка, испуганная страшной куклой. Довольные, под палящим солнцем идем к отелю, точнее, к нашим шалашам на воде.

В бунгало шумно трудился вентилятор, безуспешно пытаясь разогнать тяжелый, застоявшийся воздух. Игоря колотил колючий озноб.

– Не остыл еще? – спрашиваю я, снимая мокрую майку.

– Не, живой. – вытирая капельки пота со лба. – Лежу, как раненный в голову Чебурашка под этими белыми простынями – шиза уже пробивает. Хочу домой в Мичуринск.

– Не плачь, прилетел за 10 тысяч верст – получай удовольствие. Даже от болезни.

Вечером, прихватив привезенную колбасу, опять присоединяюсь к группе любителей этанола. Вечер становится не таким влажным, звезды светят ярче, обостряется чувство уважения к собеседникам, обсуждаем прошедшие погружения. Теплый спирт постепенно плавит мозг, появляется желание пошалить. Решаю пошутить над Игорем.