Орли, сын Орлика - Тимур Литовченко

– Во что вы там игрались? – не поняла Ганна.

– В Полтавскую битву. Я, конечно, за казаков и шведов был, а Мишунька – за московитов. И наши казаки всегда побеждали, – не моргнув глазом сказал Григорий. – Хотите посмотреть, как там все устроено?

Сбитая с толку женщина кивнула. Тоном сурового главнокомандующего мальчик обратился к брату:

– Отдай же в конце концов мое оружие. Поведи матушку к тайнику и покажи там все, что надо…

Мишунька отдал Грицю сабельку и повел мать на опушку. Там показал полуразрушенную землянку, продемонстрировал, как пройти к ней с другого края таким образом, чтобы следов не было видно со стороны селения. Здесь же рассказал, как, заведя младших сестер в тайник, решил на всякий случай вернуться к Григорию. Чтобы Марта и Марусенька вдруг не выбежали наружу, хорошенько напугал их «злым голодным бабаем, который питается хорошенькими маленькими девочками». И побежал назад, к дому.

И хорошо, что так – ведь Килина не повела Настю и Варку к черным дверям, а вопреки приказу пошла за Григорием, который убеждал мать срочно убираться подальше от опасности. Тут и появились мамлюки… Решив, что над всеми женщинами нависла смертельная угроза, Григорий сорвал со стены одну из отцовских сабель (так как свою отдал брату) и побежал оборонять жилище. Когда турки пленили Григория, мать мигом передала младенца служанке (как Ганна ни напрягала память, но припомнить этого так и не смогла) и бросилась за сыном. Глупая Килина едва не подалась вслед за хозяйкой… не говоря о том, что Настя и Варка тоже готовы были бежать брату на выручку. Но Мишунька не позволил – почти силком потянул всех к тайнику, где ныли напуганные рассказами о бабае сестрички – насилу их утихомирили!

Хорошо, что все кончилось именно так, а не иначе…

Под вечер домой вернулся понурый, покрытый грязью и копотью отец в сопровождении таких же хмурых казаков. С болью в голосе гетман рассказал, как мужественно защищали они короля Карла, как турецкие мамлюки все же пленили его и повезли в Демюрташский замок. Казаков же заставили поклясться, что те более не станут медлить, а как можно скорее оставят Бендеры и подадутся куда угодно – хотя бы в ту же Швецию.

Затем выслушал отчет Григория о не очень удачной схватке и обороне жилища. Сначала похвалил обоих сыновей за сообразительность, но потом наморщил лоб и долго думал, прежде чем сказать:

– Впрочем, ты, Григорий, повел себя сегодня слишком безрассудно. Этого нельзя, никак нельзя позволять, если отвечаешь не только за самого себя, но и за других. Наказывать тебя, сынок, не стану – ты и без того натерпелся вдоволь. Но скажи мне вот что: ну разве нельзя было вести себя немного спокойнее?! Это дало бы тебе шанс оценить ситуацию более трезво, а затем, возможно, и не рисковать жизнью. Ведь не вы им нужны были, а я… Подумай над этим, сынок. Хорошенько подумай и в следующий раз не спеши ставить на карту жизни и покой своих близких. Это, Грицю, штука такая: голову потерять легко – вернуть назад на плечи невозможно. Подумай над этим.

– А вы, отец?..

– Что – я?

– Разве можете сказать вы, что всегда и своевременно делали верные ставки? И разве вы сами никогда не рисковали жизнью не только своей, но и моей, например?

Гетман лишь молча посмотрел на сына и растер покрытое копотью лицо, на котором пот со лба уже успел пробороздить несколько светлых дорожек. Что он собирался ответить, так и осталось неизвестным: в двери постучал посланец Семена Пивторака, который пришел узнать, все ли обстоит благополучно с семьей Орликов. Причина такого беспокойства была понятной: Пивторак давно уже договорился высватать Софийку – одну из своих дочерей – за Григория. Ждал лишь, когда оба подрастут настолько, чтобы гетманыч заслал сватов. Молва о сегодняшнем «подвиге» Григория уже облетела все Бендеры – значит, о судьбе будущего зятя беспокоится…

– Пошли, сынок, гостя принимать, – сказал Пилип, поднимаясь на ноги. – А о том, что произошло днем, договорим после.

Гетман взлохматил волосы на макушке сына и добавил тише:

– После, не сейчас…