В стране ваи-ваи - Николас Гэппи

стаями летали дикие ара; ручные попугаи, рассевшись на крышах, хлопали крыльями и кричали, но не пытались присоединиться к своим вольным сородичам. Поблизости от нас сидел вождь; он вырезывал флейту. Наконец, когда стемнело, он подошел к двери большого дома и сыграл короткую мелодию.

Немедленно из дома вышел Мачира, сопровождаемый другими мужчинами; в одной руке он держал погремушку, в другой стрелу. Мужчины выстроились в шеренгу. Одна из женщин обошла их с чашей и поднесла каждому, затем встала в центре расчищенной площадки между домами, рядом с остатками угощения.

Начались пляски; мы отошли в сторонку и уселись на колодах.

Мачира, бормоча что-то, пошел по кругу лицом к женщинам; остальные мужчины следовали за ним. Они двигались боком, притопывая правой ногой, так что по Всей шеренге пробегала ритмичная волна.

— Йуп! Йуп! — крикнул вдруг Мачира, когда они Прошли первый круг.

— Йип! Йуп! Ваху! — откликнулся хор.

Мужчины повернулись и пошли в обратном направлении.

Это был «танец Ревуна». Он длился без особых вариаций около получаса, потом прекратился, так же неожиданно, как начался. Женщина поднесла танцорам чашу с напитком.

Затем пляска возобновилась, на этот раз с нашим участием. Танец был несложен, но я до того наелся, что еле двигал ногами, другие, видно, ощущали то же, что и я.

Когда мы, разгоряченные и запыхавшиеся, сделали перерыв, чтобы воздать должное напиткам, было уже совсем темно. Мрак рассеивали лишь отблески пламени в очаге одного из домов; там лежали в гамаках и выглядывали наружу старухи и детишки.

Настала очередь женщин включиться в пляски. Теперь в центре, на месте «виночерпия», стал мужчина. Индианки образовали внутренний круг, и шеренги пошли навстречу друг другу. Громкие, высокие голоса запричитали, сливаясь с голосами мужчин, иногда вторя им. Потом танцоры выстроились в колонну по трое, мужчины — сзади, и начали новый танец: несколько шагов вправо, покачивание, несколько шагов влево, снова покачивание — и так далее; одновременно вся колонна медленно продвигалась вперед.

У меня были три лампы-вспышки, и мне хотелось снять пляски, но я знал, что при всем своем дружелюбии мавайяны будут сильно встревожены, если я сделаю это без предупреждения. С величайшей осторожностью я передал танцорам через Безила, Фоньюве и Япумо, чтобы они не пугались.

В густой тьме лишь с большим трудом можно было различить смутные очертания двигающихся фигур. Не без волнения нажал я спуск затвора.

Индейцы даже не вздрогнули, словно и не обратили внимания на вспышку яркого света, а он вырвал из мрака живописнейшую сцену; на фоне ночной тьмы вырисовывались крыши из пальмовых листьев и блестящие от пота ярко-красные тела. И ничего похожего на буйные оргии, о которых говорил миссионер. Может быть, мавайяны более сдержаны, чем ваи-ваи? Однако похоже было, что все веселились от души!

Около полуночи я незаметно встал и отправился спать.

Размышления

Рядом с моей палаткой, склонившись над торопливым потоком, росло одно из тех загадочных колючих деревьев с густым молочным соком (шестое, виденное мною), чьи цветки я столь долго и безуспешно искал. Несколько раз я внимательно осматривал его, надеясь найти хоть один цветок, — тщетно!..

…Утомленные вчерашним празднеством, мои спутники никак не могли расстаться с гамаками. Было воскресенье, и я, отчасти идя навстречу Ионе, но главным образом потому, что завтра нам предстояло выступать в путь, объявил день отдыха.

Вообще сезон дождей длится в Амазонии с конца ноября по май, но мы находились в гористом районе, где дожди явно начинались раньше. Хотя было всего лишь девятое ноября, в воздухе перекатывались громовые раскаты, совсем низко плыли грозовые тучи, где-то вдали шумели ливни. Мавайяны спешили закончить посадки.

Сильные ливни могли не только помешать нашей работе, но и отрезать нас от окружающего мира. Достаточно было уровню воды в Буна-вау или Ороко'орин подняться на метр-полтора, чтобы страна мавайянов оказалась изолированной, как это и бывает на протяжении многих месяцев в году, а следы ила на листьях свидетельствовали, что низина западнее Грязных холмов затоплялась иногда потоками глубиной до трех метров. Даже если нам удастся пробиться с ношами к месту, где оставлены наши лодки, мы рискуем обнаружить, что они либо унесены водой, либо утонули в бурном потоке.

Лучше всего было не мешкать с возвращением, тем более, что я еще собирался спуститься хоть немного вниз по Мапуэре, а на обратном пути через Акараи исследовать несколько пробных площадей. И, наконец, ведь я назначил себе определенную дату возвращения в Джорджтаун: перед тем, как вылететь с Ганнс-Стрип, полковник Уильямс сказал мне, что 9 декабря (то есть теперь уже ровно через месяц) он прилетит в Люмид-Пау — туда каждые три месяца присылали самолет за балатой. Если мы выйдем немедленно и будем двигаться быстро, то можем успеть все сделать и застанем самолет. А это сбережет нам не только расходы на специальный рейс, но и немало времени, потому что иначе придется добираться через саванны до другого аэродрома.

Я сидел, разбирая образцы, потом случайно глянул сбоку на крону таинственного дерева и… увидел два цветка. Они примостились над большим суком в таком месте, что я снизу никогда бы их не разглядел. Наконец-то мы сможем опознать загадочное дерево.

Я вскарабкался по стволу и пригнул колючие ветви: воздух наполнился ароматом, напоминающим запах гардении. Изящные трубочки цветков с оранжевой серединкой и бледно-кремовыми лепестками росли маленькой гроздью во влагалище одного из двух темно-зеленых глянцевитых супротивных листьев. По всем признакам дерево могло принадлежать только к семейству кутровых (Apocynaceae). И действительно, позднейшее изучение показало, что оно представляет один из видов Lacmellia.

Закончив работу, я пошел в деревню, мирно дремавшую на солнце. Юхме делал стрелы. Я сел подле него и стал наблюдать; он слыл среди мавайянов самым искусным мастером этого дела.

Юхме срезал для заготовок несколько цветущих стеблей стрельного злака — тонкие прямые цилиндры с мягкой сердцевиной длиной от четырех с половиной до шести метров; эти злаки росли повсюду вокруг деревни. Верхушки, увенчанные облачками серебристо-желтых колосков, он отделил, стебли высушил и разрезал на части длиной в полтора-два метра. Более тонкие стрелы предназначались для птиц и рыбы, а также для отравленных наконечников, более массивные — для крупной дичи.

Просунув конец заготовки в петлю на бечевке, Юхме осторожным вращением сплющил его, затем перевернул заготовку и повторил операцию. После этого он аккуратно обмотал оба конца вощеной нитью. Вставив в сердцевину с одной стороны тонкий конический наконечник из дерева, с другой — ушко, он закрепил их еще несколькими витками нити. Наконец,