Тайна скорбящего ангела - Александр Владимирович Шляпин

– Ты Санчело, наверное, дурак? Или так -дураком прикидываешься? «Молчи» кто? «Молчи» – оперуполномоченный особого отдела. Его Родина учила всякие загадки разгадывать. У него все карты на руках…. Зажмет твоего дедушку Мартина за его больные тестикулы, тот и расколется, как трухлявый пень. Я на днях смотрел уголовный кодекс: так вот статья шестьдесят четвертая уголовного кодекса РСФСР пункт «А» говорит, что мы с тобой имеем возможность получить до восьми лет лишения свободы. Ну, скинут нам, как не совершеннолетним по пару лет, но это – шесть лет. Шесть лет выкинутых из жизни. А с такой статьей никогда не отмоешься – это брат – измена Родине. А Родина тебе этого никогда не простит.

Русаков задумался. Всё сказанное Демидовым имело место быть. Все эти встречи с гражданками другого государства, рано или поздно, но становились достоянием компетентных служб, которые тут, же включали репрессивные методы ведения дел. Возможно, что в силу их возраста им бы простили все прегрешения молодости, но каждый прожитый день уменьшал их шансы на будущее помилование.

– Что будем с картой делать, – спросил Русаков. – Держать её дома опасно, вдруг старик найдет, или матушка выбросит в помойку.

– Саша, я бы на твоем месте, отдал бы эту тряпку обратно Керстин…. И совесть твоя будет чиста, да и забрать можно будет потом в любое время. Это же не просто карта! Это –настоящая бомба, которая может взорваться в любое время.

Русаков сделал обиженную мину и глубоко вздохнув, сказал:

– Ну и черт с ней с этой картой…. Ты, скорее – всего –прав! Мы можем с ней такой геморрой нажить, что мало нам потом не покажется…. Хотя черт подери – так хочется стать богатым и счастливым, что у меня сейчас поджилки начинают трястись, только при одной этой мысли.

– Ну, так что, идем на озеро, пивко пить? Смотри, братан, лето скоро кончится, а мы с тобой еще не загоревшие, – сказал Демидов.– А вечером пойдем на балет телевидения ГДР и посмотрим на это шоу….

Русаков почесал затылок, и, немного подумав, сказал:

– Вот билет на балет, на трамвай билетов нет…. Ну, как скажешь –на пляж, так на пляж….

Глава тридцатая

Тайна

Лето как–то удивительно быстро подходило к концу. И все больше легкая грусть и тоска по школе стали напоминать о себе. В такие минуты очень хотелось туда, где были друзья и подруги, которые вернувшись с каникул из Союза, на уроках и перемена делились впечатлениями. Предчувствия скорой разлуки все больше овладевало сознанием Русакова, бросая его во всякие крайности. Причиной всему была Керстин. Их отношения давно вышли за рамки банальной юношеской дружбы, и все больше напоминали нечто серьезное. Девушка настолько влюбилась в него, что порой Сашке казалось, что её поведение соизмеримо лишь с каким–то безумием. Керстин уже ничего не боялась, и в свободное время шла напролом сложившихся правил и запретов, которые устанавливали власти ГДР на территории собственной страны.

Русаков предчувствовал и ничего не мог с тем поделать, что осень и зима пролетят стремительно и причиной этому были не короткие зимние дни – это была подготовка к поступлению в военное училище. По закону жанра и сложившимся правилам в марте: медицинские комиссии, характеристики и рекомендации должны были быть готовы на сто процентов, и уложены в папку с названием:

«ЛИЧНОЕ ДЕЛО АБИТУРИЕНТА».

Все эти мысли навивали чувства некого душевного беспокойства за Керстин, ведь это были уже не детские игры в дочки матери, а настоящая любовь, которая затянула его и эту немецкую девчонку свой омут по самые гланды. Очень трудно было себе представить, с какими глазами, и с какой болью в сердце, предстояло им пройти это испытание. Правда, сейчас об этом думать совсем не хотелось. Не хотелось еще и потому, что впереди еще было немного летних дней. Никто даже не заметил, как на Витлихер штрассе невдалеке от дома Керстин, появился неприметный «Barkas», с тонированными стеклами. Таких машин в ГДР было огромное множество, поэтому ни кто из жильцов района не обратил на него никакого внимание.

В один из дней уходящего лета, вернувшись с пляжа, Керстин и Эрика увидели, что возле их дома, где проживал Мартин Грассер, суетиться народная полиция ГДР. Три бело–зеленых машины с надписью «Polizei» стояли с включенными маячками. Любопытные соседи выползли из своих домов и, скрестив на груди руки, созерцали за действиями властей, что–то между собой обсуждая.

– Что происходит, – спросил Русаков, Керстин.

– Их вайс нихт, – ответила девушка. –Наверное, что–то случилось….

– Вы постойте здесь, а мы все узнаем, – сказала Эрика, и, подхватив кузину под руку, ускоренным шагом пошли домой.

Парни остановились. Закурив по сигарете, они стали со стороны наблюдать за происходящим. Звук сирены на какое–то мгновение отвлек их внимание от полицейских, и в этот миг из–за поворота вынырнул белый с красными полосками «Barkas» службы скорой помощи.

– Санчело, мне сдается, у Керстин дед сандалии нарезал, – сказал Виталий, без ноты жалости. –Ты же сам говорил, что у него рак какой-то там стадии. Вот видно он и умер….

– Ну, говорил, и что теперь, – сказал Русаков.

– Может, лучше домой пойдем. Пусть немцы сами разбираются, со своими покойниками.

– У тебя, что дома семеро по лавкам сидят? Сейчас глянем и пойдем…. Если это дед, так хоть надо соболезнования какие–то выразить для приличия, – сказал Русаков.

– Кому – что выражать?! Умер старый хрыч, ну и хрен с ним. Во, тебя вштыривает не по-детски.

Сашку, словно ударило током. Он знал лично этого старика немца. Он разговаривал с ним по–русски, и не мог даже представить, что когда–то этот фриц воевал в России. С одной стороны, ему по-человечески было его жалко. Старик не вызывал никаких отрицательных эмоций. А с другой стороны, это был абсолютно чужой человек, чужой нации, и чужой культуры.

– Дурак ты, – сказал Русаков, переживая произошедшее внутри себя.

– Кто дурак –переспросил Виталий.

– Ты дурак…. Что тебе от этого хорошо, что у твоей Эрики умер её родственник.

– Да мне плевать, –сказал Виталий. –Это ты у нас такой любвеобильный. Любишь всех подряд, как мать Тереза!…. Ты сам же говорил, что старик воевал на восточном фронте. Он Саша, бывший фашист….

– Кто фашист?….

– Старик этот….

Русаков не удержался, и стукнул Демидова в солнечное сплетение. Тот от неожиданности не успел напрячь пресс, и пропущенный удар, лишил его возможности дышать. Демидов присел на корточки, открывая рот, как карп, пойманный рыболовом.

– Он немец, – сказал Русаков.

На возникшую рядом с домом покойного возню обратил внимание один из полицейских, который стоял не