Шевалье д'Арманталь - Александр Дюма

class="p1">— О, пустяки. Минутная слабость, которая не имела никаких последствий, ибо как Батильду ни уговаривали, она ни за что не захотела провести в Со хотя бы полчаса и так настойчиво просила, чтобы ее немедленно отвезли домой, что в ее распоряжение предоставили карету, и она вернулась к себе, должно быть, часом раньше вас.

— Вернулась? Значит, вы уверены, что она вернулась? Спасибо, аббат. Это все, что я хотел у вас узнать.

— А теперь, — сказал Бриго, — я могу уйти, не правда ли? Я вам больше не нужен, ибо вы знаете уже все, что хотели узнать.

— Я не то имел в виду, дорогой аббат Бриго. Останьтесь, я буду только рад.

— Нет, спасибо. У меня есть кое-какие дела в городе. Оставляю вас наедине с вашими мыслями, дорогой воспитанник.

— Когда я вновь увижу вас, аббат? — спросил д’Арманталь.

— Наверное, завтра, — ответил Бриго.

— Итак, до завтра!

— До завтра.

И аббат ушел, как всегда загадочно посмеиваясь, а д’Арманталь вновь открыл свое окно, готовый стоять так до завтрашнего утра, лишь бы в награду ему хоть на миг удалось увидеть Батильду. Бедный шевалье был влюблен, как мальчишка.

VI

Предлог

В пятом часу д’Арманталь увидел Бюва, который сворачивал в этот момент с улицы Монмартр на улицу Потерянного Времени. Шевалье показалось, что писец шел быстрее, чем обычно; кроме того, он держал свою палку не перпендикулярно, как это обычно делают все парижские обыватели, а горизонтально, словно бегущий гонец. Что касается величественного вида, который так удивил накануне господина Бонифаса, то от него не осталось и следа. Напротив, лицо Бюва выражало некоторую тревогу. Сомнений не было: Бюва так торопливо возвращался из своей библиотеки, потому что беспокоился о Батильде. Значит, Батильда больна.

Шевалье взглядом проводил писца до ворот арки, которая вела ко входной двери его дома. Д’Арманталь предположил, и не без оснований, что прежде, чем подняться к себе, Бюва зайдет к Батильде и, может быть, откроет ее окно, чтобы поймать хотя бы последние лучи заходящего солнца, которое тщетно весь день пыталось заглянуть в комнату девушки. Но ожидания д’Арманталя не оправдались. Бюва ограничился тем, что приподнял занавеску и прислонился своей большой головой к оконной раме, барабаня пальцами по стеклу. Так он простоял недолго; спустя несколько минут он резко обернулся, как это делает человек, которого зовут, и, опустив тюлевую занавеску, исчез. Д’Арманталь предположил, что стремительное исчезновение Бюва объясняется тем, что его позвали обедать. Тут шевалье вспомнил, что, всецело поглощенный этим злосчастным окном, которое так упорно не желало открываться, он забыл даже позавтракать, а это, надо сказать, являлось грубым нарушением привычек д’Арманталя, что говорило не в пользу его чувствительности.

Так как было маловероятно, что окно откроется раньше, чем соседи пообедают, шевалье решил воспользоваться этим временем, чтобы тоже пообедать. Поэтому он позвонил привратнику и приказал ему пойти в харчевню и выбрать там самого жирного жареного цыпленка, а затем во фруктовую лавку — купить лучшие фрукты. Что до вина, то у шевалье еще оставалось несколько бутылок из присланных аббатом Бриго.

Хотя обед — занятие вполне естественное, не могущее вызвать ничьего осуждения, д’Арманталь тем не менее, прежде чем сесть за стол, закрыл окно, но при этом оставил откинутым край портьеры, чтобы иметь возможность наблюдать за верхними этажами соседнего дома.

Когда Мирза выскочила на террасу, шевалье окликнул ее самым ласковым и вкрадчивым тоном. Мирза вздрогнула от звука его голоса. Затем она обернулась и увидела шевалье. Она тут же узнала в нем человека, который щедро кормил ее сахаром, радостно заворчала и с быстротой молнии метнулась в раскрытое окно. Д’Арманталь опустил глаза и увидел, что через улицу, словно тень, промелькнула Мирза, и, прежде чем шевалье успел закрыть окно, собака уже скреблась у его двери. К счастью для д’Арманталя, у Мирзы была такая же хорошая память на сахар, как у него на мелодии.

Легко догадаться, что шевалье не заставил ждать это прелестное маленькое животное, которое влетело в его комнату, весьма недвусмысленно выражая свою радость по поводу неожиданного возвращения шевалье. Он высыпал Мирзе весь сахар из сахарницы, присел к своему секретеру и, не отрывая пера от бумаги, написал следующее письмо:

«Дорогая Батильда, вы считаете, что я очень виноват перед вами, не правда ли? Но вам неведомы те странные обстоятельства, которые служат мне извинением. Если бы я имел счастье увидеть вас на минуту, лишь на минуту, вы бы поняли, почему я вынужден выступать в столь различных обличиях, то в виде студента, живущего в мансарде, то в виде блестящего офицера, развлекающегося на празднике в Со. Откройте же мне либо ваше окно, чтобы я мог вас увидеть, либо вашу дверь, чтобы я мог с вами поговорить. Разрешите мне на коленях вымолить прощение. Я уверен, что, когда вы увидите, как я несчастен и, главное, как я люблю вас, вы сжалитесь надо мной.

Прощайте или, вернее, до свиданья, дорогая Батильда. Я отдаю Мирзе все поцелуи, которыми я хотел бы осыпать ваши ножки.

Прощайте еще раз. Я не в силах выразить, вы не поверите, вы не можете представить себе, как я люблю вас!

Рауль».

Д’Арманталь прикрепил письмо, как и свое первое послание, к ошейнику Мирзы. Затем, убрав в шкаф сахарницу, от которой лакомка не могла отвести глаз, он открыл дверь своей комнаты и жестом показал Мирзе, что ей надлежит делать.

Мирза не заставила повторять себе это приказание дважды и со всех ног бросилась из комнаты. Затем сбежала вниз по лестнице и с той же стремительностью пересекла улицу и исчезла в воротах дома Батильды.

Д’Арманталь тщетно прождал весь вечер и часть ночи. В одиннадцать часов свет в комнате Батильды, едва пробивавшийся сквозь двойные, плотно задернутые занавески, погас. Еще целый час простоял д’Арманталь у своего открытого окна, надеясь уловить хоть какое-нибудь движение, но никто не появлялся, за окном по-прежнему было темно и безмолвно, и шевалье пришлось отказаться от надежды увидеть Батильду до завтрашнего утра.

Но и наступившее утро ничего не изменило.

Д’Арманталь все утро строил всевозможные планы, один другого нелепее. Единственно разумный из них заключался в том, чтобы просто-напросто пересечь улицу, подняться на четвертый этаж, пойти к Батильде и объясниться с ней. Но так как этот план был действительно разумным, д’Арманталь его, конечно, тут же отбросил. К тому же