Чугунные крылья Икара - Борис Вячеславович Конофальский

— Синьор Буратино, что случилось? — спросил трактирщик.

— Мне нужна одежда, ведро воды. И побыстрее, — сказал Пиноккио, входя и закрывая за собою дверь.

— Сейчас всё будет, — пообещал хозяин заведения.

— И ножовка, — добавил гость.

— Ножовка? — переспросил хозяин и вдруг увидел на одной руке Пиноккио наручники. — Ножовки у меня нет, но у меня есть топорик, хороший топорик.

— Ты что, идиот? — зло спросил Буратино.

— Не беспокойтесь, синьор Буратино, помимо топорика у меня ещё и кувалдочка имеется. Один раз кувалдочкой вдарим, вас даже не поцарапаем, а железочку перерубим, не впервой, — заверил его трактирщик.

— Давай, только быстро.

Трактирщик не врал, видно, он и вправду не первый раз снимал наручники. После чего принёс ведро холодной воды и чистую одежду. Пиноккио ополоснулся, переоделся и перед уходом спросил:

— Деньги есть?

— Выручка, один цехин восемьдесят три сольдо.

— Дай в долг, заберёшь у Рокко деньгами или товаром. И ещё передай, чтобы все пацаны, а особенно Пепе Альварес, линяли на пару месяцев куда- нибудь. Скажи, что заводик мусора спалили. Пусть его сожгут, а товар, который смогут, вывезут. А я исчезну на некоторое время, я легавого порезал. Понял?

— Да, — сказал трактирщик, мало что понимая.

— Ещё увидимся, — пообещал Буратино, взял деньги и ушёл.

Он знал, что его скоро будут искать везде. Но прежде чем исчезнуть, Буратино решил нанести визит вежливости одному своему родственнику. Он шёл к папаше, так как не сомневался, что все приключения, случившиеся с ним за последнюю половину суток, без папаши случиться не могли. И сын решил убить отца. И я его за это не осуждаю, ведь из-за отца Буратино потерял всё, что имел: и девушку, и дело, и друзей, и деньги, и почёт, и уважение.

Ничего теперь у Буратино уже не было, кроме скромной одежды не по размеру, двух цехинов денег да острой швайки. Пиноккио осторожно прокрался через огород и несколько минут ждал, наблюдая за домом. Всё было тихо, чужих людей на улице не было. Тогда он подошёл к двери, огляделся и вошёл в дом. Отца дома не было.

— Тварь! — в бешенстве рявкнул Пиноккио и пнул комод.

— Папаша твой, конечно же, известная тварь, но зачем же мебель пинать? — донеслось из-под комода.

— Кто здесь? — оглянулся Буратино, выхватывая бритву.

— Твой старый-престарый друг, — опять донеслось оттуда же. Буратино заглянул под комод и увидел синьора Говорящего Сверчка.

— А-а, это вы?

— А кого ты тут хотел увидеть, дурень? Девку голую, что ли?

— К сожалению, мне сейчас не до девок, — ответил Пиноккио.

— Я знаю. Этот козёл Карло при мне доносик на тебя настрочил.

— Вы знали? — удивился Буратино.

— Конечно.

— И даже не попытались меня предупредить?

— А как же я это сделаю, дурья башка, ведь ты стал такой важной птицей, что совсем позабыл про своего старого друга. Ведь ни разу даже не зашёл поболтать. И сейчас ведь не прощаться пришёл.

— Как раз пришел прощаться, да только не с вами, а с папашей, и навсегда, — отвечал Буратино.

— Вижу, вон как бритвой размахиваешь.

— Да, бритва есть, а папы, гада, нету.

— Не серчай, паренёк, я тебя научу, как с ним, козлом лохмоногим, рассчитаться, чтобы ему твой расчёт пострашнее смерти был.

— Интересно, только побыстрее, а то меня ЭМГЭБЭшники ищут.

— Знаю, а чтобы побыстрее было, ты мне пообещай, что отдашь мне половину того, что найдёшь, — произнёс Говорящий Сверчок.

— Обещаю.

— Вот и славно. Иди к камину и слева от него подковырни половицу.

— И что там, золотой ключик?

— Ключик — не ключик, а золото имеется.

Буратино пошёл к камину, поддел бритвой половицу, и она поддалась и приподнялась. И там стоял небольшой глиняный горшочек. Пиноккио взял его в руки и удивился его тяжести. Сверху горшочек был набит грязной ветошью, а под нею лежало золото, много золота.

— Ого сколько! — обрадовался парень.

— Да, много, почитай сорок цехинов твой папаша на доносах заработал,

— проскрипел Говорящий Сверчок. — Бери и беги. Только вот куда ты теперь побежишь?

— За границу, — ответил Буратино, разглядывая золото.

— Ну и дурень. Там документы нужны будут, а без документов ты иммигрант.

— Документы купим.

— За половину того, что у тебя есть. Да и парни из Министерства там тебя будут искать.

— А где не будут?

— В столице.

— В столице?

— Да.

— А что я там буду делать?

— Учиться, дурень. Поступи в университет и выучись.

— На кого, на инженера?

— Совсем ты со своими бандитами умом оскудел. Кто же сейчас на инженера учится, одни неудачники. Сейчас все учатся на юристов, экономистов, психологов или журналистов. Ну самые технически грамотные

— на телеграфистов. Перспективное направление.

— Верно, — произнёс Буратино, размышляя. — Всё верно. Вы как всегда правы, синьор Говорящий Сверчок. Надо учиться. Бандитизм — профессия бесперспективная. Я еду в столицу.

— Не теряй времени, беги, — произнёс Сверчок.

— До свидания, синьор Говорящий Сверчок. Вы мне всегда помогали, я никогда вас не забуду. Спасибо вам большое, — Буратино встал и пошёл к двери.

— Эй-эй, парень, а уговор?

— Какой уговор? — удивился Пиноккио.

— Про денежки, половина-то моя, — напомнило насекомое.

— А зачем вам деньги?

— Ну, уж это не твоя забота, давай половину, как договаривались.

— Вы знаете, — медленно начал Буратино, — я думаю, что деньги вам ни к чему, вы уже старенький, прощайте, синьор Говорящий Сверчок.

Буратино уже взялся за ручку, но Сверчок крикнул ему вслед:

— Стой, гад!

— Ну, что ещё? — недовольно поморщился Пиноккио.

— Если не отдашь мне половину, я скажу твоему отцу, что ты отправился в столицу.

— Какой же вы всё-таки меркантильный, — произнёс Буратино.

Он подошёл к комоду, позвякивая золотом в кармане, и вдруг легко, одним движением отодвинул комод и каблуком… хрусть! И нет больше синьора Говорящего Сверчка, один хитин да противная кашица среди многолетней пыли.

— Вот теперь вы уж никому ничего не скажете, — назидательно произнёс Буратино, — потому что доносить нехорошо.

После чего наш герой сделал ещё одно небольшое дельце. И навсегда покинул отчий дом, и покидал он его с чувством тревожной восторженности в душе, так как перед ним открывалась новая жизнь. Он ехал в столицу.

* * *

А отец его, сильно пивший сутки, вдруг почувствовал что-то неладное, сидя в любимом кабаке. Как будто что-то толкнуло его в грудь, да так, что сердце защемило. И мимолётная тревога коснулась его, и посреди ночи в смраде и дыму, в пьяном угаре заведения Карло протрезвел, как будто не пил никогда. Он поскрёб грязными ногтями растительность на груди и, даже не допив, поспешил