Гвианские робинзоны - Луи Анри Буссенар

познания, остановимся лишь на индийском перечном дереве, драконовом дереве{281}, которое вырабатывает замечательную красную смолу, известную как «драконова кровь», тамариндовом дереве, африканской аваре, кокосовой пальме из Океании, помарозе{282} и яблоке Цитеры и особенно на кофейном дереве, чтобы поскорее перейти к краткому обзору плодовых деревьев гвианского происхождения.

Мы вынуждены признать, что экваториальные земли с их чудесной плодородностью, столь гостеприимные ко всем растениям, прибывшим из теплых стран, дали миру крайне ограниченное число плодовых деревьев, рожденных их собственными почвами. Сюда пришлось ввозить не только фрукты, но и овощи: капусту, салат, сельдерей, морковь, репу, тыкву, огурцы, дыни, картофель и так далее. Равно как и кукурузу, сорго, просо и, конечно, несравненный сахарный тростник.

Для порядку можно упомянуть несколько местных фруктов, которые, за исключением ананаса, одинаково малоприятны на вкус и не слишком питательны. Ими могут довольствоваться лишь те, чьи пересохшие рты давно забыли о сочных европейских плодах. Так называемое сахарное яблоко{283}, барбадин, или маракуйя, каимито{284}, или молочное яблоко, представляют собой лишь скопления семян, покрытых сероватой слизью и окруженных губчатой мякотью; саподилла похожа на безвкусную перезрелую грушу; чересчур зернистая гуайява часто бывает червивой; что касается таких плодов, как коросоль{285}, маритамбур{286} или коразон{287}, они весьма неплохи, хоть их и приходится в основном грызть, а не кусать.

Но колонисты и ученые-натуралисты многое прощают Гвиане за то, что она сердечно щедра к самым разным пришлым растениям, а также за то, что из ее лона вышли не только маниок, ямс и батат, но и какао![20]

Нашим робинзонам удалось научиться готовить превосходный шоколад. Для этого им нужно было только проредить плантацию деревьев какао, обнаруженную в самом начале освоения заброшенной вырубки и уже давно превратившуюся в настоящий непроходимый девственный лес. Употребление шоколада, впрочем, никоим образом не мешало регулярному питью кофе. В «Доброй Матушке» он был просто превосходным и легко смог бы соперничать со знаменитым гвианским кофе с плантации «Серебряная гора»{288}, ни в чем не уступающим настоящим мокко и рио-нуньес{289}.

После обеда Николя по-дружески предложил Жаку сигару и сам закурил такую же самокрутку, свернутую из бумаги мао.

— Эй, да что это с тобой? — воскликнул парижанин, увидев, что индеец вдруг затрясся, а затем вскочил, когда мадам Робен вошла в столовую.

— О, — ответил тот, указывая дрожащей рукой на кофейник, принесенный женой изгнанника, — да ведь это золото!

— Конечно, это золото. Из первоклассного самородка без малейших примесей. Он, само собой, без клейма, но стоит три тысячи франков за килограмм, не меньше. И кстати, в золотом кофейнике получается очень вкусный кофе.

Жака охватило неописуемое волнение. Его зубы стучали, на лбу выступила испарина, он задыхался.

— Так вам известен секрет золота, — с трудом выговорил он.

— Тоже мне секрет Полишинеля. Мы всего лишь нашли несколько отличных кусков кварца, вот так, запросто. Мы измельчили их в ступке, а потом расплавили в нашей печи. Я сделал форму, а патрон отлил кофейник, который мадам Робен благосклонно приняла. У нас есть и другая утварь из золота, сделанная тем же способом. Золото — это вовсе не то, чего здесь не хватает, и, уж конечно, меньшая из наших забот. Нас оно волнует примерно так же, как яблоко — рыбу. Вот если бы это было железо или сталь!.. Видишь ли, друг мой, сто граммов стали получить куда затруднительнее, чем добыть несколько килограммов золота.

— О, мои друзья и благодетели!.. Остерегайтесь этого золота. Его секрет смертелен! — прохрипел индеец сдавленным голосом.

Глава IV

Ненависть бандита. — Золотые горы. — Кто такой «пиай»? — Лекарь, верховный жрец и колдун. — Странные последствия попадания бестолковой мухи в дыхательные пути краснокожего. — На каждого колдуна найдется свой колдун. — Индейские похороны. — Как стать ученым на экваторе. — О влиянии табачного сока на изучение медицины. — Подготовка к докторской степени. — Кашири, вику и вуапайя. — Битва удава и майпури. — Загадочное ожерелье. — Последние арамишо. — Золотая пуля.

— Да ведь я знаю этого типа, — пробурчал Бенуа, стараясь не высовываться из своего укрытия на склоне посреди плантации, на месте которой, по его расчетам, должно было находиться вожделенное Эльдорадо.

Он сразу же узнал Робена, и былая ярость, так никогда и не утихавшая, вспыхнула в его душе с новой силой. При виде беглого каторжника, который обходил свои поля, как почтенный землевладелец где-нибудь в Босе{290}, озирающий пшеничные нивы, гнев бывшего надзирателя перешел всякие границы. По его злобной ненависти и ненасытной алчности был нанесен двойной удар. Он так давно свыкся с мыслью о гибели Робена, не раз представляя, что его жертву заживо поглотили тина и ил зыбучей саванны или искромсали муравьи после долгой агонии вследствие лихорадки или голода! Удар был тем более жесток, что Робен почти не постарел, выглядел свежим и вполне счастливым на фоне обильного урожая. В довершение всех несчастий он явно был полновластным хозяином земель, где бандит надеялся обнаружить золотую шахту, перед богатством которой померкли бы знаменитые австралийские и калифорнийские прииски!

Какое крушение всех надежд! Грезить о золотых полях, а наткнуться на пошлые огороды! Пуститься на поиски самородков, а найти паршивые бататы! Десять лет упиваться мыслью о том, что ненавистный тебе человек более не существует, даже его костей никому не найти, и вдруг увидеть, как он вышагивает, словно король, в этом земном раю!

А может быть, Бенуа привиделся кошмар наяву? Да нет же, это в самом деле был Робен, сбежавший из исправительной колонии, один из тех «политических», чье благородное поведение некогда бросало вызов жестокостям лагерной охраны, один из тех каторжан-мучеников, которые с достоинством несли тяжесть наказания и, невзирая на отношение надзирателей, сумели внушить уважение уголовным преступникам каторги.

О, как же Бенуа был зол!.. К тому же он больше не представлял закон, столь легко извращаемый правоприменителями! Он больше не мог быть ни орудием силы, ни инструментом правосудия!.. Он даже не мог произнести, как прежде, сакраментальную фразу, столь фальшивую в его устах: «Именем закона, вы арестованы!..»

Возможно, впервые в жизни Бенуа пожалел о своей вынужденной отставке. Дорого бы он сейчас дал за возможность снова надеть голубой мундир с серебряными галунами и вернуть власть, которую они символизировали. Он почти что забыл о поисках несметных богатств, его заветную мечту о золоте сейчас затмило острое желание мести, в голове теснились самые злобные мысли.

Сомнений более не оставалось.