Дочь Двух Матерей - Anita Oni

«Красиво, — печально вздохнула она. — Красиво, но зря».

То же самое она могла сказать теперь чуть ли не обо всём, что её окружало. А время летело, летело вперёд — но, когда за ним следили, замедляло ход. В этом и заключалось спасение — или, хотя бы, отсрочка. На громадных часах не было секундной стрелки, а минутная еле скользила по треугольному циферблату слева направо, так что при взгляде на неё могло показаться, что время вовсе остановилось. В Эрнерборе оно всегда текло неспешно и размеренно несмотря на то, что это был крупный город — особенно вечером, тем более таким приятно осенним, наполненным горьким ароматом рябины и кленовых листьев.

Паландора глядела на темнеющий силуэт треугольника, на матово латунный ноль на его вершине — он же девять. Шёпотом отсчитывала одиннадцать секунд до единицы и столько же — до двойки. От четвёрки, притаившейся на левой половине основания треугольника, она добавляла двенадцать секунд до пятёрки, а после — снова по одиннадцать на каждый шаг до девятки. Итого сто. «Минута, — вздыхала она, — ещё одна миновала, растворилась в вечности». Так она незаметно для себя прикорнула, а проснулась — вот чудеса! — уже в своей постели, в замке Пэрфе, оттого, что за окном было белым-бело, так ярко бело, что белизна эта проникала сквозь толстые шторы и спальный балдахин, и слепила глаза. Последний раз она встречалась с такой белизной, когда захлопнулась призрачная дверь за Грэмом Рэдклом — последняя в его жизни.

Паландора поднялась и выглянула в окно. Леса, и холмы, и дальние башни Озаланды были укутаны первым снежком.

Казалось, только вчера она сидела у окна в осеннем Эрнерборе и следила за стрелкой часов, а теперь уже вдруг наступила зима.

Глава 27

Паландора могла сколько угодно считать себя несчастнейшей из смертных, запираться у себя в комнате, без энтузиазма следить за постройкой водяных мельниц, которые вот-вот уже собирались ввести в эксплуатацию, вздыхать и не вылезать из ванны, но ей несказанно повезло. Она ожидала свершения своего приговора в одиночестве. Что же касалось Рэя, тот был вынужден пребывать в обществе старшего брата и, несомненно, облегчения ему это не приносило. Он с головой ушёл в административную работу, часто выезжал с отцом по делам, но, возвращаясь, неизменно видел его самодовольную рожу.

«Всё ещё злишься? — спросил его Рэдмунд ближе к зиме. — Уже забыл бы давно: велика потеря. А не можешь — так съезди к своей ненаглядной на день Зимнего Единства».

Съездили, в итоге, всей семьёй: не пристало начало паланора справлять в узком кругу. А для кианы Виллы они теперь всё равно уже были как родственники. Так что уговорились первые дни зимы провести вместе. По первому снегу спустились в санях в Озаланду, щедро украшенную ветками ели и эластанского падуба. Зима в этом году нагрянула преждевременно, и Третье озеро уже покрылось льдом.

«Если морозы продержатся ещё хотя бы неделю, можно будет организовать каток», — поделилась киана Вилла.

Паландора и Рэй избегали смотреть друг на друга открыто — при том незаметно не сводя один с другого глаз. Они не виделись целую осень. Каждому было что сказать, но никак не на виду у всех. Пока же рассчитывать на то, что их оставят одних, не приходилось.

Лишь когда на рыночной площади их обступила толпа колядников, обходившая дома и не упустившая случая покликать удачу гердам прямо на ходу, Паландора уличила момент и приблизилась к юноше.

— Почему вы тогда не приехали? — спросила она как можно безэмоциональнее и, добавив голосу стальных нот, уточнила: — Можете считать это праздным любопытством. Не похоже, чтобы для вас это имело какое-то значение, но я хочу, чтобы вы знали: я ждала вас.

— Правда? — прошептал Рэй, посветлев лицом. — А я думал…

— Вы думали — что? Что слово кианы — пустой звук? Что она привыкла разбрасываться словами?

Рэй отошёл за угол ближайшей тумбы для объявлений и афиш и поманил её к себе. Говорил горячо, впопыхах.

— Я не знал! Я не ведал, что так может сложиться. Когда я приехал домой, отец отослал меня в Кэлби, затем в Эрнербор. Я возвращался оттуда с намерением всё ему рассказать, но этот, — он кивнул в сторону старшего Рэдкла, не решаясь и не желая называть его по имени и тем более братом, — уже меня опередил. Что я мог думать, киана? Тысячу разных вещей! Что вы меня разлюбили, что предпочли его… Что не любили вовсе никогда…

— Достаточно было просто спросить, — ответила Паландора, уязвлённая тем, что он мог так помыслить о ней.

— И я собирался это сделать! Я выехал к вам, невзирая на непогоду, но мой конь был шальной и ретивый. Он сбросил меня, испугавшись грозы. Я промок под дождём, подхватил воспаление…

Паландора, услышав эту историю, мягко его прервала.

— Что вы говорите? Я ничего об этом не знала! Расскажите, пожалуйста, больше. В деталях.

Рэй ничего не утаил. Он поведал о том, как его проводили в Астур. Как он метался в бреду, шепча её имя: добрая Иволга всё ему рассказала. Как долго, мучительно шёл на поправку, как собирался писать, но так и не собрался.

— Ради чего, если вы полюбили другого?

— Какая неслыханная глупость Рэй! — возмутилась Паландора, уже не в первый раз. — Мне жаль, что за все эти дни вы так плохо меня изучили.

— Мне тоже. Но ведь я думал, киана, что на это у нас будут годы…

— Да, вы правы, — сказала она, и плотно сжала губы. Кивнула, добавила: — Я тоже так думала. А письма мои вы разве не получили?

Рэй помотал головой. Для него их наличие стало таким же откровением, как для Паландоры — весть о его хвори. Похоже, корреспонденцию кто-то перехватил. И теперь оба догадывались, кто.

Их отсутствие, наконец, обнаружили. Киана Вилла и Феруиз проходили мимо, и первая объясняла второй, что приправы из Аракзира она ещё, как дань моде, приемлет, но ткани — увольте. Лёгкие, тонкие — не для здешних холодов. Да и лишать прибыли местные ткацкие фабрики в угоду импорту им явно невыгодно.

— Жаль, — отозвалась Феруиз. — Ах, вот ты где, брат. Пойдёмте, мы вас искали.

Паландора последовала за ними, но в её сердце загорелся огонь новой надежды. Ещё не всё было потеряно. Ведь Рэй от неё не отказался. Как и она от