Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

разгонит дым, не видно, куда стрелять. До мешков, набитых песком, сто шагов, не меньше, — далеко, через этот плотный белый дым толком не прицелишься.

Ротмистр Вилли дожидается, пока ветерок рассеет белое марево, и кричит:

— Пали!

Снова свист вырывающегося из дул огня, хлопки, белый дым…

Волков, Брюнхвальд и Роха стоят чуть поодаль. Волкову дым не мешает, он даже со своего места видит, как пули нет-нет, да и попадают в мешки, мешки лопаются, песок из них вылетает фонтанами.

— Попадают, — замечает Брюнхвальд.

— Это если враг не будет стоять в строю, — говорит Роха, — а если будет плотный, как положено, строй, так будем рядами выкашивать.

— Третий ряд на линию стрельбы! — кричит Вилли. — Второй ряд — заряжаться.

Это хорошо они придумали — стрелять рядами. Даже с небольшой площади солдаты, не мешая друг другу, могут вести постоянный прицельный огонь. Раньше стрелки выходили на позицию все вместе и палили все разом, часто бестолково, не прицельно, мешали друг другу, потом так же все уходили за спины пехоты заряжаться. А теперь вон как. Никому не понравится стоять или идти медленным приставным шагом под таким огнем, особенно первым рядам: идешь, а в тебя словно гвозди вбивают. И ведь никакой доспех от новых этих мушкетов не защитит, даже на ста шагах.

Волков глядит вдаль, он еще не стар, еще может разглядеть мешки с песком. Целых среди них почти не осталось, почти все разорваны, «сдулись», песок просыпался.

«Надо больше, больше мушкетов».

— Четвертый ряд на линию стрельбы, третий — заряжаться! — кричит Вилли.

И тут за спиной кавалер слышит знакомый голос:

— Фу, экселенц, насилу вас отыскал.

Офицеры поворачиваются. Конечно, это Фриц Ламме и его друг Еж.

— Представляете, экселенц, эта морда на входе в лагерь меня к вам не пускала. Меня к вам не пускала!

— Какая еще морда? — не понимает Волков.

— Да этот сержантишка из людей Рене, беззубый такой, корчит из себя офицера. Еле уговорил дурака, — продолжает Сыч.

— За то, что он тебя в лагерь пустил без разрешения дежурного офицера, — назидательно говорит Брюнхвальд, — он будет наказан.

— Да ладно вам свирепствовать. — Сыч пожимает плечами, а потом тут же понижает голос, обращаясь к кавалеру: — Нашли мы, кому тот варнак из трактира писал письмо.

— Нашли? — с надеждой спрашивает Волков.

— Ага, почтмейстер, товарищ ваш, шибко помог. Сам он с сопляком-посыльным сидел, по книге адреса перебирал, пока тот не вспомнил.

— Ну так кому письмо было и куда?

— Письмишко в Вильбург, бабенке одной, что живет на улице Масленников, зовут ее Элиза Веленбрант.

Тут Фриц Ламме замолчал. Волков молчал тоже, Сыч смотрит на господина, а тот глядит, как мушкетеров на позиции огня сменяют аркебузиры, как они строятся в линии, готовясь к стрельбе.

— Ну, экселенц, делать-то дальше что будем? — нетерпеливо спрашивает Сыч.

Волков ему не отвечает, он подзывает к себе Увальня. Тот уже совсем, кажется, выздоровел, теперь несет службу как прежде.

— Александр!

— Да, полковник.

— Капитана Бертье ко мне. Я буду у главной палатки.

Пока Увалень искал Бертье, Волков, забыв про стрельбы — не до них, тут дело поважнее, — шел к палатке и расспрашивал, как искали адрес. Сыч ему все подробно рассказывал. Еж держался позади и, хоть Сыч на это злился, вставлял реплики, уточнял.

Пока они дошли до палатки, туда уже прибыл Бертье. Волков его издали по яркой одежде узнал.

— Друг мой, помните то дело в овраге, когда вы убили капитана наемников? — вспоминал кавалер, подойдя к нему.

— Да как же мне такое забыть, то был лучший день в моей жизни, — отвечал красавец, улыбаясь.

— А тот сержант из людей фон Финка, что был с вами в овраге, — кажется, он служит теперь при вас.

— Эйнц Роммер, да. Я после дела в овраге позвал его в свою роту, он согласился, с семьей переехал к вам в земли, получил свой надел на солдатском поле. Поставил домишко у амбаров, недалеко от сыроварни Брюнхвальда.

— Кажется, он неплохой боец.

— Отличный боец, руки у него не слабее, чем у вас, насчет меча или тесака он, конечно, не так хорош, но что касается протазана или алебарды, так тут мастер. Не приведи бог такого встретить. Руки у него сильные, сам ловок. Еще и суров, солдаты его уважают.

— Значит, хороший сержант и хороший боец.

— Да, полковник, — говорил капитан и тут же добавлял: — Жаль только, что туп.

— Туп?

— Абсолютно, как дерево дуб. Я говорил ему: учись, болван, учись, научишься читать и писать — получишь чин старшего сержанта или даже прапорщика, а потом, может, и чином офицера кто пожалует. Он обрадовался, пытался учить, но так грамоту и не осилил, бросил. Ни читать, ни считать толком не умеет.

— Так прикажите ему ко мне быть и еще пару людей покрепче и помоложе с ним отправьте.

Бертье с улыбочкой кивает на Сыча.

— Этот прохвост какое-то дело затевает?

Сыч тоже улыбается.

— Дело затеваю я, — серьезно отвечает Волков.

— А может, для дела и я сгожусь? — предлагает себя Бертье.

— Нет, — все так же серьезно отвечает Волков, — для такого дела хватит и тупого сержанта с парой крепких солдат, а хороший капитан мне на должности командира роты нужен.

Бертье все понял.

— Сейчас пришлю вам Роммера и пару проверенных молодых солдат с ним.

Когда он ушел, Сыч заметил:

— Значит, ехать нам в Вильбург.

— Да, надо найти ту бабенку. Как ее там?..

— Элиза Веленбрант, — напомнил Фриц Ламме.

— Да. Найди ее, а через нее того бриганта, что писал ей.

— А через него и главаря? — догадался Сыч.

— Да, а его уже ко мне нужно будет привезти. Живым. Хочу, чтобы он мне пальцем указал на того, кто его нанял. Ясно?

— Чего же тут неясного? — вступил в разговор Еж. — Все ясно, экселенц, сделаем.

Волков уставился на него чуть растерянно. Кроме Сыча никто так его не называл. Это было необычно. А вот Сыч почему-то разозлился.

— Вот чего ты в разговор всякий раз норовишь залезть, дура ты лопоухая?

Еж в растерянности раскрыл рот, Волков засмеялся, а Сыч не смеялся, он был зол.

— «Экселенц», — передразнил он Ежа. — Лезет еще, болван. Чего лезешь, без тебя, что ли, не решат люди? «Все ясно, экселенц, сделаем». Сделает он, полено ушастое. Стой молча, когда люди разговаривают, не лезь, балда.

Еж, насупившись, молчал, Волков все еще посмеивался, когда Сыч, чуть остыв, заговорил:

— Сержант этот, Роммер, с солдатами мне вроде как в помощь будут?

— Тебе в помощь, — соглашается кавалер.

— Сержанта мне в подчинение? — Сыч задумывается. — Это я, значит, чином выше сержанта буду?

— Прапорщик как минимум, — смеется