Царь и Бог. Петр Великий и его утопия - Яков Аркадьевич Гордин

21-го утром при нашем снятии с этого лагеря Е. В. повелел обрубить одному из них нос и уши и послать с манифестом, и он тут же отправился с таким смешным посланием, что ему никогда уже не придется сражаться с этой державой, но, однако, он будет носить ей хлеб и воду[139].

Таково было начало взаимоотношений с горскими народами.

И, судя по тону дневника, его автор, молодой офицер-европеец, перешедший в русскую службу из прусской армии, считал происходящее вполне нормальным.

Масштаб приготовлений к походу, количество войск и решительность, с которой вел себя Петр, свидетельствовали о далеко идущих планах.

Это был гипноз азиатских возможностей, необъятность этих возможностей, призрак «золотых стран Востока», близость границ Индии. Великий мираж, гипнотизирующий людей этого типа, сознающих свое предназначение.

Через семьдесят четыре года молодой Ермолов, пришедший на берег Каспия под знаменами молодого Валериана Зубова, ощутил это дуновение небывалой славы и еще через два десятка лет стал весьма предметно разрабатывать планы разрушения Персидского государства, чтобы открыть дорогу в глубины Азии, к границам Индии. В 1819 году он отправил капитана Генерального штаба Николая Николаевича Муравьева в Хиву, где тот едва не погиб, как Бекович, причем одной из задач было отыскание оптимального пути в Индию.

А через два года, в 1821 году, полковник Муравьев отправился на правый берег Каспия для переговоров с туркменскими племенами относительно союзничества в возможной войне с Персией.

Можно сказать, что индийские замыслы Петра оказались тем разрядом, который наэлектризовал атмосферу XVIII–XIX веков на сотню лет вперед.

Наполеон наверняка интересовался российской историей и не мог не знать военную биографию Петра.

Осенью 1799 года Павел I решился на союз с Бонапартом, и первой совместной акцией мыслился поход на Индию. 12 января 1800 года Павел приказал донскому атаману Василию Орлову поднимать Войско Донское и отправляться в поход. Через некоторое время из ссылки был освобожден Матвей Платов, который отбывал ее в Костроме, вместе с молодым артиллерии подполковником Ермоловым. Платов и должен был возглавить казаков.

Историк, комментировавший этот удивительный эпизод, пишет: «Маршрут их похода прокладывался скорее исходя из известных названий, чем из политических и государственных реалий Средней Азии. Добравшись до Оренбурга и переправившись через Яик, казаки должны были затем отправиться в Хиву и Бухару, откуда, как предполагали, до Инда достаточно близко»[140].

Легко представить себе печальную судьбу донских сотен, если бы не мартовское цареубийство. Особенно если учесть, что это был зимний поход и донцов ждали за Оренбургом свирепые метели, а лошадей бескормица.

Разумеется, не Бонапарту принадлежал этот план. Павел, ориентированный на Петра по стилю управления, но без его талантов – вспомним надпись на монументе у Михайловского замка: «Прадеду Правнук», – в неменьшей степени склонен был игнорировать презренную реальность.

Бонапарт тщательнейшим образом разработал план совместного похода французской и русской армий в Индию.

Павел I даст повеление о сборе в Астрахани армии в тридцать пять тысяч человек, из которых двадцать пять тысяч регулярных войск всех родов оружия и десять тысяч казаков.

Этот корпус сразу же сядет на суда и отправится в Астрабад, чтобы дожидаться там прибытия французской армии.

Астрабад станет главной квартирой союзников. В нем будут все магазины, военные и продовольственные; он станет центром сообщений между Индостаном, Францией и Россией.

От Рейнской (французской) армии будет откомандирован корпус в тридцать пять тысяч человек всех родов оружия. Эти войска будут посажены на суда на Дунае и спустятся по этой реке к ее устью[141].

Судя по точности хронологических подсчетов движения армий и знания множества географических и прочих деталей, Бонапарт имел достаточно подробное представление и о походе Петра, и о походе Валериана Зубова в 1796 году перед Египетским походом. Поскольку прорыв в Индию был одним из вариантов продолжения Египетского похода, для Бонапарта, с его профессиональной тщательностью интересоваться прецедентами и существующим опытом, это было естественно.

Знакомый нам Астрабад возник не случайно.

Бонапарт высчитал до дня весь график продвижения обеих армий, продумал систему снабжения и характер коммуникаций. Стратегию и тактику похода.

Ничего общего с импровизацией нетерпеливого Павла, рвавшегося насолить ненавистным англичанам.

Павел был убит. Совместный поход не состоялся, но Индия осталась некой idee fixe Наполеона и после того, как он стал хозяином Европы, этой «кротовой норы».

В воспоминаниях Талейран приводит проект договора, который должны были подписать в Эрфурте – в сентябре-октябре 1808 года – Наполеон и Александр I. Договор был составлен под диктовку Наполеона. Там в Статье V было сказано: «…условие sine qua non, от которого высокие договаривающиеся стороны обязываются никогда не отступать, будет заключаться в том, чтобы Англия признала, с одной стороны, присоединение Валахии, Молдавии и Финляндии к Российской империи, и с другой – Жозефа-Наполеона Бонапарта королем Испании и Индии»[142].

Он, стало быть, мечтал создать Индийское королевство, включив его в орбиту своей империи.

Наполеон всегда подходил к делу с профессиональной тщательностью.

Во времена Египетского похода молодой Бонапарт мечтал: «Армия в 60 000 человек, посаженная на 50 000 верблюдов и 10 000 лошадей, имея с собой запас продовольствия на 50 дней и запас воды на 6 дней, достигла бы за 40 дней Евфрата и через 4 месяца оказалась на берегу Инда».

Через девять лет, 2 февраля 1808 года, Наполеон писал Александру, предлагая ему фактический раздел мира, что он намерен движением на Балканы и морским десантом разгромить Турцию и в Константинополе соединиться с русской армией, наступающей с материка.

А затем: «Армия в 50 000 человек, наполовину русская, наполовину французская, частью, может быть, австрийская, направившись через Константинополь в Азию, еще не дойдя до Евфрата, заставит дрожать Англию и поставит ее на колени перед континентом. Я могу начать действовать в Далмации, Ваше Величество – на Дунае. Спустя месяц после нашего соглашения армия может быть на Босфоре. Этот удар отзовется в Индии, и Англия подчинится. Я согласен на всякий предварительный уговор, необходимый для этой великой цели».

Удивительный военно-психологический парадокс! Эти два титана – Пушкин не случайно поставил их рядом, говоря об их «презрении к человечеству», – на вершине своего могущества контролировали огромные пространства. Особенно Петр, разумеется. Но им было тесно в «кротовой норе» Европы, а Петру – и в Евразии.

И это не было банальное тщеславие. Достигнув реальных целей, они неудержимо влеклись к нереальным, теряя чувство возможного.

Наполеон, понимая, что его предложения напоминают некую героическую утопию, попытался объяснить Александру вынужденность и