Моя жизнь среди индейцев - Джеймс Уиллард Шульц

не заходит. На конце песчаной косы лежит большое бревно, с которого видно далеко вверх и вниз по реке. На нем наши молодожены и сидят, и животные, приходя на водопой, сразу же видят их, когда осторожно выглядывают из кустов, прежде чем выйти на открытое место. Кроме того, хотя они разговаривают, по их словам, очень тихо, но лось слышит, даже как вдалеке падает лист. Ветер там дует то вверх, то вниз, то поперек долины и доносит весть о присутствии людей. Животные одно за другим, крадучись, ушли в другие места.

– Что ж, это не так важно, – сказала Диана на языке черноногих. – Мы сидели и любовались на великие горы, на чистые реки, на ищущую корм форель, на подкарауливающую добычу норку, а прогулки укрепили наше здоровье и придали нам сил. В конце концов, это лучше, чем убивать животных. Разве не так, вождь? – И она повторила свои слова по-английски.

– Конечно, дорогая, мы прекрасно проводим время, – ответил он улыбаясь, – но мы не вносим свою долю добычи. Надо завтра попробовать какое‐нибудь другое место и принести домой мясо.

На следующее утро Нэтаки и я отправились вместе с ними. По дороге мы свернули в долину и проехали к берегу верхнего озера. Мы остановились посмотреть на водопад; это действительно интересное зрелище. На небольшом расстоянии от выхода из озера река исчезает в груде крупных валунов, а милей дальше вырывается из каньона в высокой скале и падает в прелестное, покрытое пеной озерко. Высота скалы не меньше ста футов, а высота падения воды – около трети этого. Выше озерка форель не водится.

Издалека гора, которую я назвал Поднимающимся Волком, была величественной и внушительной. При более близком осмотре она оказалась поистине подавляющей массой красного, черного и темно-серого сланца. Она круто поднимается прямо из озера рядом ступеней и обрывов, прорезанных полосами осыпей, и сужается кверху в острый пик с крутыми склонами. Далеко вверху на восточном склоне, в глубокой, заросшей лесом впадине, находится поле вечного снега и льда. До самого подножия пика простираются покрытые травой склоны, ивовые рощи, густые заросли ирги и ежевики.

– Ма-кво-и-по-атс! Ма-кво-и-по-атс! – тихонько повторяла Нэтаки. – Поистине, имя его никогда не умрет.

Не знаю, какие животные водятся сейчас на поросших травой склонах и нависающих скалах горы, но в тот день мы видели диких зверей повсюду. Внизу паслось несколько стад самок горного барана со своими детенышами; выше по одному, по два, по три, по четыре старые самцы лениво пощипывали траву или лежали, неослабно наблюдая за окрестностью.

– Всегда Смеющийся, – обратилась Нэтаки к Эштону; она, как видите, дала ему новое, более приятное имя, – вспомните, что вы говорили вчера! Вон на той стороне сколько угодно крупной дичи. Идите убейте барана, чтобы нам не умереть с голоду.

– Скажи ей, – попросил Эштон Диану, – что убивать этих красивых животных просто грех. Мы в любом случае не умрем с голоду, потому что в озерке ниже нашей палатки всегда можно наловить сколько угодно форели.

– Другими словами, – заметил я, – ему лень лезть на гору. А я тоже не пойду. Я уже свою долю настрелял. Обойдемся без мяса, пока Эштон его не добудет.

Как раз в этот момент на противоположном берегу реки у выхода из озера появился крупный самец вапити. Эштон медленно отполз назад в лес и отправился за животным. Мы сидели как могли тихо и с беспокойством поглядывали на вапити и на своих лошадей, опасаясь, что зверь их испугается. Взволнованные женщины едва сдерживались. «Ах, – шептала одна, – почему он не торопится?» А другая: «Вапити уйдет; нет, он успеет выстрелить. Вот досада!»

Самец был в отличном настроении. Он напился, стоя по брюхо в воде, потом вышел на берег, взбрыкнул задними ногами, пробежался несколько раз взад и вперед по песку и встал, колотя и роя копытом песок. Раздался треск ружейного выстрела, и вапити упал мягкой кучей, мгновенно, даже не дернув ногами. Мы перешли на ту сторону с лошадьми, и я разрубил тушу, забрав лучшие куски сала и сочного мяса. Так проходили мирные, счастливые дни. Ко времени отъезда наш лагерь был разукрашен шкурами медведей, лосей, вапити, оленей, козлов и бобров, убитых главным образом индейцами. Эштон охотился мало. Он предпочитал сидеть и глядеть в великолепные, сияющие любовью глаза Дианы.

Глава XXIX

Роковая игра

Мы вернулись в форт в начале сентября, и вскоре Эштон и Диана уехали на Восток. В течение некоторого времени Нэтаки была просто убита разлукой – она обожала Диану. Да и всех нас огорчал их отъезд, потому что оба они были по-настоящему дороги нам.

За лето мы заготовили хороший запас товаров, рассчитывая на бойкую зимнюю торговлю в форте, но теперь стали поступать тревожные известия, что фактически ни к северу, ни к западу, ни к югу от нас нет бизонов. Сначала мы не верили – казалось, такого не может быть. Где‐нибудь на севере, рассуждали мы, еще бродят большие стада и в свое время они вернутся сюда. Но теориям скоро пришлось уступить место фактам. Если не считать нескольких сотен голов в районе озера Грейт-Слейв-Лейк и еще небольшого числа особей около холмов Поркьюпайн-Хиллс, все бизоны перешли на юг из прерий Северо-западной Канады в Монтану и больше уже не пересекали границу. Как известно, это произошло зимой 1878–1879 годов. В то же время стада, пасшиеся у подножия Скалистых гор от Канады и на юг до реки Миссури, ушли из этих мест навсегда. К югу от Миссури до реки Йеллоустон и за ней, во всей Монтане, за исключением верховьев реки Милк, берегов Марайас, Титона и Сан, и в Западной Дакоте бизонов, по-видимому, было так же много, как и раньше.

Пикуни намеревались зимовать вблизи форта Конрад и торговать с нами, но, конечно, им пришлось изменить планы и последовать за бизонами, а мы решили сопровождать их, чтобы вообще было что покупать. Мы предоставили женщинам самим выбирать, хотят ли они остаться дома или отправиться с нами, и все, кроме Нэтаки, предпочли остаться в форте. Мне было чрезвычайно приятно, что жена без колебаний собралась ехать, так как я чувствовал, что жить одному, даже всего несколько месяцев, будет для меня почти невозможно и жизнь станет невыносимой. Но, заботясь о супруге, я стал возражать.

– Ты же любишь форт, – говорил я. – Тут можно сидеть в уюте у камина, когда придет с севера Создатель Холода. Тебе лучше остаться.

– Ты так говоришь, потому что больше не