Адское ущелье. Канадские охотники (сборник) - Луи Буссенар

Более того, это странное слово было усвоено канадцами, оно проникло во французский язык, им пользуются в ежедневной прессе. Газетчики используют его до такой степени, что нередко можно прочитать у них такие вот фразы: «Можно утверждать, что иммигранты бумерили в этом году в таких-то и таких-то местах».

Итак, первого июня 1885 года, то есть через три недели после только что описанных событий, разнеслась весть, что Хелл-Гэп переживает бум. Хелл-Гэп, или Адское Ущелье, был пионерским поселением Большого Запада, расположенным в то время на 99° долготы к западу от Гринвича и 48° северной широты, в пяти километрах севернее Чертова озера, на берегу Дурного Потока.

Не ищите это поселение на карте. После того как оно не раз переживало то строительный бум, то упадок, после того как оно дважды выгорало, Хелл-Гэп переместился на десять льё^[21] к востоку и теперь носит название Девилс-Лейк-Сити, то есть Город-у-Чертова-озера.

Так вот, к первому июня 1885 года Хелл-Гэп, простой шахтерский кэмп^[22], или, выражаясь на общепонятном французском языке, скопище палаток и деревянных бараков, стремительно перешагивал со дня на день свои границы – так река в наводнение наступает на берега.

Городок был очень удачно расположен. Он находился на территории Соединенных Штатов, всего в восьмидесяти километрах от канадской границы и в ста сорока километрах от железной дороги, связывавшей Виннипег с Миннеаполисом и всей сетью американских железных дорог. Кэмп быстро стал городом, предназначенным, как казалось, самой судьбой для скороспелой удачи.

Оборванные палатки и отвратительные, крытые дерном лог-хаусы – дома из сырых бревен – уступили место каркасным домам, что предполагало определенный комфорт. В городке проложили пять или шесть просторных авеню по семьдесят метров шириной; их пересекали под прямым углом двадцать улиц, каждая по двадцать метров в ширину. В городе появились банк, три церквушки, дворец правосудия, четыре гостиницы и бесконечное множество салунов^[23], в которых бессовестные соблазнители продавали по цене золота возбуждающие снадобья, столь дорогие глоткам янки.

Таким вот образом Хелл-Гэп, всего два месяца назад насчитывавший не более пятисот жителей, не имевших порой самого необходимого, вырос в двухтысячный город, живущий в относительном изобилии. И если верна новость о высоком содержании золота в аллювиальных песках Дурного Потока, то к концу года число жителей достигнет десяти тысяч.

И теперь уже не знаешь, где остановится этот столь хорошо начавшийся «бум», потому что край, в котором исчерпается золото, будет весьма благоприятен для скотоводства, как и все равнины Дакоты вообще.

А между тем, если большая часть жителей кажется очарованной благосостоянием, выражающимся крупной суммой звонких долларов, в городе остается некая категория людей, которых новое положение дел совершенно не восторгает.

Когда-то, несколько недель назад, в добрые времена лог-хаусов, Хелл-Гэп был излюбленным местом нелегалов, прибывавших, с одной стороны, из-за канадской границы с открытым счетом у шерифа, с другой – джентльменов, имевших на востоке США трения с мадам Юстицией и очень охотно встречавшихся здесь с коллегами из «Державы». Виртуозы ножа и огнестрельного оружия, обанкротившиеся и в очередной раз улизнувшие от полиции, обосновывались здесь как на нейтральной территории в пределах досягаемости обеих границ, работали, если не могли устроиться по-другому, пили, когда доставали хотя бы несколько крупинок золота, играли по-крупному, когда промывка песков приносила удачу, и охотно убивали друг дружку, когда пьяный чад в барах туманил мозги и зажигал кровь.

Здесь не было другого закона, кроме доброй воли, опиравшейся на надежный нож Боуи^[24] и револьвер Кольта, появлявшийся при надобности из заднего кармана брюк.

И вот вдруг люди, пришедшие неизвестно откуда и, конечно, не отличающиеся в лучшую сторону от первых поселенцев, загорелись странной фантазией изменить эту организацию или, скорее, отсутствие организации, представляющее собой эдакий милый образчик анархии.

Они задались целью всё привести в порядок, и притом в такой порядок, что придется платить за съеденное и выпитое в салунах иным образом, чем выстрелом из револьвера, что хозяевам гостиниц захочется увидеть цвет долларов у клиента, что недостаточно одной принадлежности к почтенному классу desperados^[25], чтобы требовать для себя бесплатного приюта и выпивки.

По инициативе этих совестливых и самоуверенных граждан сформировался комитет бдительных. Эти-то бдительные вооружились законом и стали использовать его примитивным, но радикальным образом. При малейшей попытке нарушения этого так называемого Закона комитет, представленный вооруженными до зубов людьми в масках, отыскивал и хватал преступника, набрасывал ему на шею веревку и подвешивал его на первом попавшемся дереве или на изоляторе телеграфного столба. Иногда нарушителя могли сбросить с моста через Дурной Поток, предварительно затянув под подбородком петлю-удавку.

Если бы еще там был и шериф! С ним можно было бы договориться, потому что в Америке нет должностного лица, способного противостоять щедрым чаевым.

И вот шериф появился. Отличный парень, конечно, да по какой-то случайности неподкупный!.. А это уже беда. Может, он слабак? Надо его испытать.

Сказано – сделано. Исполнение этого удивительного проекта, возникшего в мозгах полудюжины мошенников, нельзя было откладывать! Под руководством конокрада Боба Кеннеди, каким-то чудом избегавшего до той поры бдительных, они ограбили салун, хозяин которого не выказал к ним достаточного почтения. В салуне разбили зеркала, выстрелами из револьверов продырявили бочонки с виски; их содержимое вылилось на пол, а потом ручейками вытекло на улицу; в конце концов, приставив нож к горлу хозяина, бандиты вынуждали его ссыпать содержимое кассы в руки мистера Боба Кеннеди.

Торговец медлил, отбивался, пытался воспользоваться какой-нибудь уверткой и выиграть время, чтобы спасти выручку.

Слегка разнервничавшийся Боб решил слегка пощекотать лезвием хозяина на уровне адамова яблока, стараясь подоходчивее донести до его сознания свои доводы. Но донес он не доводы, а окаянный клинок, проникший до самого позвоночника.