Флэш без козырей - Джордж Макдональд Фрейзер

— Я прекрасно помню эту женщину, — кивнул я, — что же касается ее статуса, то я не вполне в курсе дела, поскольку ее не было среди тех, кого заковал в кандалы мистер Салливан.

(И это было правдой; как он только мог ее пропустить? Наверное, красотка в это время была в моей каюте. Впрочем, об этом упоминать не стоило.)

— Не вполне в курсе дела? — Клизероу с отвращением швырнул бумаги на стол. За его спиной я видел Бэйли, которого просто трясло от возмущения. — Не уверены? Слово чести, мистер Комбер, я нахожу это невероятным. Не для того ли вы находитесь здесь, сэр, чтобы свидетельствовать против этого человека, — он ткнул пальцем в направлении Спринга, — или нет? Черт побери, сэр, прошу прощения у вас, судья, что все это значит? Весь ваш тон, ваше поведение, путаница в показаниях — все это настолько далеко от того, что, как мы полагали, можно было от вас ожидать, что я могу только удивляться…

Его взгляд скользнул по Андерсону, но тот промолчал, и прежде, чем Клизероу смог продолжать, я собрал в кулак все свое мужество, начав первым:

— Я ответил на ваш вопрос настолько подробно, насколько мог, сэр, — сказал я, — и если проявил при этом чрезмерную щепетильность, то не думаю, что меня стоит за это упрекать.

Казалось, что Клизероу сейчас просто взорвется.

— Щепетильность, во имя всего святого! Я не просил вас проявлять щепетильность, я просто просил вас сказать правду! Для чего же вы столько времени провели на борту этого проклятого работорговца, как не для того, чтобы поставить его капитана и команду перед лицом правосудия, а? Ответьте мне, сэр!

Если тебя загнали в угол — нападай! Это — единственное оружие, которое у меня оставалось, и теперь, когда он потерял самообладание, я этим воспользовался.

— Я делал это во исполнение своего долга перед моим руководством, сэр, как вам это прекрасно известно. Я выполнил это задание, и буду продолжать исполнять свой долг и далее, как только мне это будет позволено. Если вы читали мой рапорт, то знаете, насколько неохотно я согласился участвовать в этом процессе, и только после того, как департамент вашего военно-морского флота убедил меня в необходимости этого. Я полагал — боюсь, ошибочно, — тут я собрал все силы, чтобы мой голос звучал угрожающе, — что столь простое дело может быть решено и без моего участия в процессе.

Клизероу побелел, затем покраснел, а его дыхание стало хриплым. Он просто пожирал меня глазами с отчаянной ненавистью и, когда вновь заговорил, то было видно, что едва сдерживает себя, подбирая слова с крайней осторожностью:

— Неужели, сэр? Весьма предусмотрительно и благородно, не так ли? Очень хорошо, мистер Комбер, давайте, с вашего позволения, разберемся в этом. Ваш долг перед руководством, как вы сказали, состоит в том, что вы действуете в качестве агента против торговцев рабами, однако, исходя из вашего сегодняшнего поведения, в это очень трудно поверить. Как я понял, во время этого плавания в вашем распоряжении оказались бумаги, принадлежащие владельцам «Бэллиол Колледжа»… — тут уголком глаза я заметил, что Спринг просто замер на своем стуле. — Не скажете ли нам, сэр, содержится ли в этих бумагах информация, например касающаяся собственников судна, которая могла бы являться свидетельством того, что «Бэллиол Колледж» был связан с работорговлей, в противоречие с американскими законами? Вы под присягой, сэр — помните об этом!

Мое сердце подпрыгнуло от радости, потому что я нашел выход. Я на некоторое время задержал дыхание, чтобы лицо раскраснелось, и осторожно выдохнул. Затем я резко вскочил с места и, взглянув прямо в глаза Клизероу, произнес насколько только мог ядовито:

— Это непростительно, сэр, — сказал я, — именно поэтому я и не хотел появляться на суде. Вы прекрасно знаете, сэр, что существуют факты, которые мой долг велит мне не открывать ни при каких обстоятельствах, факты, имеющие исключительное значения — все это изложено в моем рапорте, сэр, — которые я во имя собственной чести не могу изложить никому, кроме моих начальников в Англии. Мне было обещано, что меня не будут принуждать к этому, — и, стараясь выглядеть как можно более разъяренным, я повернулся к Бэйли. — Капитан Бэйли, я обращаюсь к вам. Это просто недостойно, меня буквально травят, заставляя выдать тайны, которые обещали оставить в неприкосновенности. Я не перенесу этого, сэр! Вопросы мистера Клизероу неизбежно приведут к раскрытию секретов, которых обещали не касаться. Я… я… — чтобы разыграть возмущение, нет ничего лучше, чем начать заикаться, — дурак я был, что позволил себя в это впутать! Но я доведу до сведения… Это халатность! Это намеренный вред!

В зале поднялся страшный шум. Теперь даже Бэйли выглядел сбитым с толку, а судья явно растерялся. Умнице Андерсону хватило мозгов изобразить изумление, Спринг выглядел озабоченным. Клизероу, злой и растерянный, переводил взгляд с меня на Бэйли и обратно.

— Одно слово, сэр! — это был судья, нацеливший на меня свой нос. — Ну же, сэр… Зачем так горячиться…

— Сэр, — с достоинством произнес я, — смиренно прошу меня извинить. Я не хотел проявить непочтение к вам или к этому достойному суду. — Тут я изобразил колебания: — Я понял, что меня поставили в неприемлемое положение, сэр, и если требуются еще какие-нибудь объяснения, то прошу вас, расспросите представителя истца.

На минуту установилась полная тишина. Судья смотрел на Клизероу, а тот стоял, побледнев и плотно сжав губы. Затем он покачал головой.

— Я не думаю, что для суда будет представлять интерес… э-э… дальнейший допрос этого свидетеля, — наконец, процедил он и сел.

Андерсон снова подпрыгнул и обратился к судье, но я был слишком оглушен результатами моего собственного красноречия, чтобы прислушиваться. Следующее, что я помню, был перерыв, и меня отвели в офис Бэйли в сопровождении Клизероу и Данни, причем первые двое ворчали на меня, как голодные медведи. Но я перехватил инициативу и готовился еще больше их прижать. Я знал, что это был мой последний шанс разыграть трагикомедию вроде той, что я уже представил в департаменте Военно-морского флота в Вашингтоне, и принялся за дело со всем неистовством, которое смог изобразить.

— Если вы настолько плохо разобрались в этом инциденте, сэр, что не смогли получить обвинительный приговор, которого добился бы даже младенец, так моя ли в том вина? В качестве свидетельниц вызваны не те рабыни, да этот малый, Андерсон, мигом заткнул бы мне рот, попытайся я дать однозначные показания! И еще — эта дерзость, с которой было нарушено торжественное обещание, данное мне в Вашингтоне, ведь вопросы задавались таким образом, что ответь я на них, мне пришлось бы назвать имена, которые я просто обязан был скрывать от разглашения! Вы еще посмели повысить на меня голос, сэр! Думаете, я позволю уничтожить плоды моих трудов? Двухлетних трудов, сэр! Конечно, почему бы не выложить все карты на стол — и все из-за того, что какой-то глупый законник не способен выиграть дело, которое само по себе ничтожно, абсолютно ничтожно, осмелюсь заявить, по сравнению с тем, что я и мои люди пытаемся сделать? О, это уже слишком!

Я до сих пор не знаю, как мне удавалось так долго разыгрывать столь искреннее негодование, в то время как мои поджилки тряслись от страха. Но все эти остолопы так ничего и не поняли. Даже Бэйли, который все же подозревал, что мое негодование несколько наигранно. Но, видите ли, он не мог быть абсолютно в этом уверен. Благодаря той чудовищной лжи, которую я нагородил в Вашингтоне, дело было покрыто такой завесой таинственности, что ему оставалось только разводить руками от удивления.