Проект Атман. Трансперсональный взгляд на человеческое развитие - Кен Уилбер

Все сказанное выше можно кратко суммировать таким образом: возникновение вербального ума отмечает значимую трансценденцию тифонического тела — ограниченного настоящим тела простых, появляющихся от момента к моменту, чувств и впечатлений. Ум фактически начинает (но только начинает) выкристаллизовываться и дифференцироваться из тела, так же как на предыдущей стадии тело выделилось из материального окружения. С вербальным или низшим умом самость больше не ограничена и не скована настоящим, близоруким и косным. Сознание расширилось за счет символического языка, создающего образное пространство для ума, значительно превосходящее простой сенсорный охват.

Это, конечно, монументальное продвижение по кривой эволюции сознания, и шаг, до сих пор удавшийся только человеческому роду. Однако, как я попытался доказать в книге «Вверх от рая» [437], за каждое приобретение в сознании нужно платить определенную цену, и ребенок вскоре это обнаруживает. Ибо сразу же отметим, что сам язык несет в своих глаголах какую‑то временную заданность, и потому неудивительно, что когда ребенок смотрит на мир глазами языка, он видит временной мир — и значит мир напряжения,[22]где время и тревога являются синонимами (об этом знал Кьеркегор). Более того, он учится конструировать временное самоощущение и отождествляться с ним, обретает прошлое и смотрит в будущее. Цена за такой рост в сознании — признание собственной отдельности, а значит, и уязвимости. Ребенок начинает во все большей степени пробуждаться из дремоты в подсознании, — он, так сказать, выброшен из райского состояния неведения и доверия в мир разделенности, изоляции и смертности.

Таким образом, вскоре после обретения языка, и в редких случаях раньше, каждый ребенок проходит через продолжительный период кошмаров, — пробуждаемый от сна видениями кровавого убийства, живо переживающий неискоренимый ужас собственного отдельного существования, потрясенный первобытным насилием, всегда таящимся под поверхностью отдельной самости.

С позитивной же стороны, наряду с тем, что вербальная последовательность позволяет ребенку связывать время и конструировать временной мир, членом которого он становится, она способствует повышению его способности задерживать, контролировать, направлять и откладывать ранее импульсивные и неконтролируемые действия. Согласно Ференчи, «речь… ускоряет сознательное мышление и вытекающую из него способность к задерживанию моторной разрядки» [46]. Ребенок должен постичь и вспомнить мир времени, понять прошлое и будущее в абстрактных терминах, чтобы быть способным активно управлять своими реакциями на этот мир. То есть «активное владение собой» и «самоконтроль» тесно зависят от времени и временной определенности, равно как и от роста мастерства в овладении телесной мускулатурой [108], [243]. Развитие активного владения собой есть «постепенное замещение простых реакций разрядки действиями. Это достигается за счет введения какого‑то периода времени между стимулом и реакцией» [130].

Согласно юнгианской точке зрения, это «задерживание реакции и устранение эмоционального компонента происходит параллельно с расщеплением архетипа на группы символов» [194], [279]. Таким образом самость на этой стадии учится «дробить широкое содержание на частные аспекты и переживать их постепенно, один за другим», иначе говоря, в линейной последовательности во времени. Однако, утверждает Нейман, эта дифференциация «ни в какой мере не является негативным процессом», потому что только с ее помощью можно заместить неконтролируемую эмоциональную реактивность ростом сознания. «По этой причине, — продолжает он, — есть глубокий смысл в тенденции отделять [немедленную и инстинктивную] реакцию от вызывающего ее перцептуального образа [то есть вводить временной интервал между инстинктивным откликом и образным стимулом]. Если возникновение архетипа не сопровождается немедленным инстинктивным, рефлекторным действием, то тем лучше для сознательного развития, ибо результатом вмешательства эмоционально — динамических компонентов является нарушение или даже предотвращение… сознания» [279].

Язык не только помогает устанавливать реальность своего членства в мире и самость более высокого порядка, он также служит главным передаточным средством, через которое поступает, обычно от родителей, информация о действиях, приемлемых в мире. При помощи слова-и-мысли ребенок интернализует, переносит внутрь себя ранние родительские запреты и требования, тем самым создавая то, что по разному называли «предсовестью» (Феникел), «сфинктерной моралью» (Ференчи), «ранним моральным Супер — “эго”» (Ранк), «пред — Супер — «эго», «предвестниками Супер — «эго», «висцеральной этикой» или «внутренней матерью». Отметим, впрочем, что на данной стадии «внутренняя мать» является уже не просто сплетением образов, как Великая Мать на стадии образа — тела, но также и комплексом вербальных представлений. Это уже не просто неявное образование, оно содержит в себе определенную информацию в явной форме. Однако, поскольку ему недостает высокой организации и прочной связности, оно будет вырождаться, если в реальной действительности не присутствует соответствующая авторитетная фигура [120], [243], [343].

Язык и возникающая функция абстрактного мышления в огромной степени расширяют эмоциональный и волевой мир ребенка, ибо эмоции теперь могут свободно развертываться в мире времени и возбуждаться временем — впервые становится возможным испытывать и смутно артикулировать специфические временные желания и конкретные временные проявления неприязни. Возможности выбора также предоставлены осознанию ребенка, ибо в мире времени вещи уже не «просто случаются» (как в тифонических областях), а предлагают множество вариантов, которые можно привлекать выборочно. Только в пространстве языка вы можете произнести слово «или…». «Должен ли я сделать это ИЛИ я должен сделать то?» Таким образом, здесь мы обнаруживаем корни прото — воли и волеизъявления, трансформировавшиеся из более расплывчатого и глобального хотения предыдущего уровня.

По нескольким признакам эта стадия соответствует анально — садистическому периоду, описанному в психоанализе. (Строго говоря, анальная стадия сама по себе относится лишь к либидозному, праническому или эмоционально — сексуальному развитию, а его нельзя уравнивать ни с развитием «эго», ни с познавательным развитием. Тем не менее, поскольку в данной книге я не дифференцирую различные линии развития, анальная стадия включена в описание этого этапа, потому что именно здесь она чаще всего развивается. Точно так же я включу фаллическую стадию в обсуждение ментально — эгоического уровня в следующей главе.) Специфическими для этого уровня страхами считаются страх лишиться тела (фекалии) и страх телесных увечий [120]. Мы подробно исследуем последний, когда будем рассматривать динамику эволюции, так как он играет крайне важную роль. И наконец, Эрик Эриксон, представляя психоанализ, добавляет, что конфликты на данном этапе касаются борьбы чувства автономии против чувств сомнения и стыда, иными словами, как ребенок будет себя чувствовать в этом новом мире членства и выбора [108].