Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

Рис. 68. Вечное возвращение Бодхисаттвы

Дерево, то есть ось мира – axis mundi, не имеет ни коры, ни листьев, потому что оно смертельно поражено грехом. Рождение первого плода – самореференции – повергло его в шок и истощило ресурсы. Его второй плод, связанный с возрождением к славной жизни и здоровью, – Спаситель, герой, избавляющий человечество от последствий грехопадения[663], божественная личность, чей жизненный путь ведет обратно в Рай[664]. Эта история образно (она никогда не выходила за рамки образа) представлена на рисунке 67[665]. Похожие образы спасения и искупления существуют и на Востоке. Для Гаутамы страдание и разочарование являются (необходимыми) предпосылками зрелого просветления (имя Будды – Сиддхартха – буквально означает «достигнутая цель»[666]). «Просветленный», чей образ жизни превосходит страдания мира, является вечным духом (то есть вечно повторяющимся духом), несмотря на историческое воплощение в образе Будды. На рисунке 68[667] изображен этот дух, вечно господствующий над человечеством и Великой и Ужасной Матерью. Бодхисаттва, центральный персонаж картины, является восточным эквивалентом Христа (или, возможно, образом Параклита или Святого Духа). Создатель этого произведения наложил изображение Бодхисаттвы на небесный туннель, окруженный преобразующим огнем. Эта воронка добавляет временно́е измерение к пространственным, представленным на изображении, и позволяет показать постоянное возвращение во времени героического духа. Христианские мыслители также приписывали Христу доисторическую (и вечную) реальность, несмотря на его историческую природу, и рассуждали о духе истины, оставленном Христом после смерти.

Мифы о грехопадении и искуплении показывают возникновение у человека неудовлетворенности нынешними условиями – какими бы комфортными они ни были – и желания двигаться к лучшему будущему. Такие предания описывают в формате повествования мышление людей, независимо от конкретного времени или места их существования. Самые сложные циклические мифы изображают совершенствование сознания как причину возникающего беспокойства и одновременно качественно преобразованное сознание как лекарство от этого беспокойства (то есть они более глубоко изображают участие в акте качественного преобразования сознания как лекарство от беспокойства).

Главная определяющая закономерность абстрактного мышления и поведения человека состоит в стремлении к скрытому или явному идеалу, работе над его достижением, неудовлетворенности результатом и появлении нового идеала, вновь запускающего этот цикл. Самая простая, повседневная человеческая деятельность, неизменно направленная на достижение цели, непременно основывается на сознательном или связанном традицией принятии иерархии ценностей, определяющей желанное будущее в положительном сравнении с неполноценным настоящим. Жить с человеческой точки зрения – значит действовать, опираясь на то, что ценится, чего хотят другие и что должно быть, и сохранять необходимое невежество, чтобы вера в такую ценность процветала. Крах веры в иерархию ценностей – или, что более опасно, в саму идею такой иерархии – приводит к тяжелой депрессии, душевному хаосу и возрождению переживаний о конечности существования.

Миф об изгнании из рая описывает развитие самосознания человека как великую трагедию – крупнейшую из всех мыслимых аномалий – как событие, навсегда изменившее структуру Вселенной и обрекшее человечество на страдания и смерть. Но именно это падение позволило нам исполнять искупительную роль героя и творца культуры и открыло завесу над драмой человеческой истории. Вопрос о том, стоило ли сохранить бессознательность, больше не заслуживает внимания. Этот путь, кажется, не приносит особых плодов тем, кто идет по нему сейчас. Первородный грех Адама запятнал всех, и дороги назад нет.

На протяжении большей части нашей истории – после грехопадения, если можно так выразиться, – человек не покидал надежных границ религиозных представлений, которые придавали смысл трагедии существования. Многие современные мыслители, включая Фрейда, считали их защитным барьером воображения, который укрывает нас от жизненных тревог, порожденных осознанием смертности. Однако провести границу между фантазией и реальностью не так-то просто. Конечно, можно добровольно исчезнуть в тумане заблуждений и уйти в удобное отрицание из слишком ужасного и невыносимого мира. Однако игра воображения не всегда равноценна безумию или возвращению к более ранним стадиям развития. Воображение и фантазия позволяют каждому из нас соприкасаться с неизвестным, ведь с ним нужно сначала столкнуться и лишь затем осмыслить. Следовательно, фантазия, помогающая обратить внимание на новизну, не является иллюзией. Напротив, это первая стадия понимания, которая в конечном счете приводит к эволюции детального, эмпирического знания, передаваемого в обществе. Она помогает создать как реальный, так и иллюзорный мир. Все зависит от того, кто ее использует и с какой целью он это делает.

Донаучный человек воспринимал неизвестное как ужасную и добрую амбивалентную мать, он не предавался детским фантазиям, а применял то, что знал, к незнакомым явлениям, которые нельзя было игнорировать. Первые попытки описать нечто незнакомое не могут быть ошибочными оттого, что они не опирались на практический опыт. Люди изначально не мыслили эмпирически, но это не значит, что они были лжецами и предавались самообману. Также верно, что поклонение герою не обязательно провоцирует уход от реальности. Вполне возможно, что человек искренне желает встретиться лицом к лицу с неизвестным, он готов строить свою жизнь по образцу героических усилий и таким образом продолжать творить.

Великие мифы христианства – вообще великие мифы прошлого – больше не говорят с большинством западных людей, которые считают себя образованными. С материальной, опытно-научной точки зрения мифологический взгляд на историю не может быть реальным. Тем не менее западная этика, в том числе документально закрепленная в праве, основывается на мифологическом мировоззрении, которое недвусмысленно наделяет человека божественной природой. Таким образом, современные люди находятся в уникальном положении: они больше не верят в принципы, на которых основываются все их поступки. Это можно считать вторым грехопадением, поскольку разрушение мифологического барьера вновь открыло нашему взору главную трагедию существования.

Однако христианскому мировоззрению нанесла ущерб не погоня за эмпирической истиной, а смешение фактов, опирающихся на непосредственное наблюдение, с нравственными убеждениями – в ущерб последним. Эта путаница привела к тому, что можно было бы назвать вторичной выгодой, которая во многом помогла упрочить такое положение дел. Речь идет об отказе от абсолютной личной ответственности, которую налагает на человека его божественная природа. Такая ответственность предполагает принятие испытаний и невзгод ради сохранения самобытности и уважение к индивидуальности других. При отсутствии определенности и строгой дисциплины в самых незначительных ситуациях это требует мужества.

Отрицание нравственной истины позволяет обосновать и оправдать трусливое потворство своим желаниям, ведущее к разложению и распаду. Это заманчивое состояние побуждает ко лжи, которая прежде всего угрожает отдельным людям и отношениям между ними. Ложь основана на предположении, что личная трагедия невыносима и сам человеческий опыт есть зло. Мы умалчиваем правду, потому что боимся, – и наибольшую опасность представляет даже не