Мы все нарциссы? Феномен нарциссизма от мифологии до патологии - Витторио Линджарди

изучение нарциссизма французского психоаналитика Андре Грина. В работах, вошедших в сборник «Нарциссизм жизни, нарциссизм смерти», исследуются различные аспекты нарциссического опыта: например, связь с мазохизмом; подтипизация на телесный нарциссизм, интеллектуальный (форма всемогущества мысли) и моральный нарциссизм; присущая Я-структуре двойственность, заключающаяся в том, что, с одной стороны, она осознает себя смертной, а с другой – считает себя бессмертной. Для Грина нарциссизм предстает и как поддержка, объединяющая функции Я посредством жизненного импульса, и как выражение импульса смерти, который подпитывает стремление Я к самоуничтожению. Негативный нарциссизм, или нарциссизм смерти, описывается как состояние паралича самости, ощущения огромной пустоты, полного отказа от инвестиций и стремления к небытию. Опираясь на теорию импульсов Фрейда, Грин считает, что бессознательная идентификация с депрессивной и фрустрирующей матерью, к которой ребенок не может обратиться, но в то же время не хочет от нее отказываться, способствует возникновению состояния отрицания живых отношений, ощущению внутренней смерти, неспособности любить и верить в свои силы. Это эмоциональное состояние часто выражается в неявной саботирующей агрессии в терапевтических отношениях. Грин описывает «комплекс мертвой матери» (мы упоминали о нем на стр. 31), имея в виду не реальную потерю матери, перенесенную в первые годы жизни, а материнскую депрессию, которая устраняет ребенка с горизонта чувств. Пустоту, которую ребенок не может понять, дыру в психической ткани, которая будет сопровождать его во взрослой жизни. Внешне эта жизнь может казаться удовлетворительной, но человека все равно будет преследовать этот белый траур, умершая мать, с которой ребенок идентифицирует себя. Похожую психическую конфигурацию мы находим в образе Ричарда Брауна из фильма «Часы» Стивена Долдри. Несмотря на успешную писательскую карьеру, Ричард всю жизнь будет носить в себе дыру отсутствия матери. Опустошительные сцены психической боли маленького Ричи, столкнувшегося с суицидальными мыслями своей матери, несчастной Лоры, которую сыграла Джулианна Мур.

K. и K.

Наиболее известные концепции нарциссизма были разработаны Хайнцом Кохутом и Отто Кернбергом во второй половине прошлого века и до сих пор не утратили своей актуальности в теоретических дискуссиях и клинической работе. Их взгляды на нарциссизм, в некотором смысле дополняющие друг друга, представляют собой фундаментальные исследовательские модели, касающиеся становления и характеристик нарциссических личностей. Кохут подчеркивает недостатки развития нарциссов, связанные с ошибками родительской заботы, и видит в патологическом нарциссизме остановку процесса конструирования идентичности. Кернберг подчеркивает противоречивые интрапсихические и агрессивные аспекты нарциссической личности и рассматривает патологический нарциссизм как отрицание здоровой и реалистичной зависимости, которая предполагает способность любить, реализовывать себя и признавать свою и чужую ценность. Оригинальность теории Кохута заключается в описании функции внешних «объектов» при формировании нарциссической личности. Кохут вводит термин «объект самости» для обозначения роли, которую ребенок приписывает кому-либо для удовлетворения своих нарциссических потребностей. Наша самость, говорит Кохут, формируется посредством потрясений и взаимодействия со значимыми людьми из нашего окружения в процессе роста. При здоровом развитии она становится центром независимой деятельности и предполагает наличие двух полюсов – полюса амбиций и полюса идеалов. Они соединяются «дугой напряжения», на которой располагаются способности и таланты, как если бы самость обладала «ядерной программой», в которой от творческой реализации зависит удовлетворение.

В раннем детстве все силы ребенка направлены на поиск комфорта и удовлетворение своих потребностей. Развитие детской личности (а затем, в разных формах, и взрослой) требует, по мнению Кохута, проживания ряда фундаментальных конфигураций:

а) объект самости (который признает, принимает, подтверждает нашу самость в ее величии, благости и полноте, восхищается ею);

б) идеализированное родительское имаго (которое позволяет самости слиться с образом значимого другого, которому мы приписываем власть, спокойствие, мудрость и силу);

в) двойник объекта самости (который устанавливает отношения сходства, обеспечивающие поддержку и вселяющие уверенность).

Со временем детские свойства этих репрезентаций преодолеваются и развиваются как посредством «трансмутирующих интернализаций» (то есть присвоения функций, которые до этого выполняли объекты самости, развития способности выполнять их самостоятельно), так и посредством «оптимальных фрустраций» и незначительных «эмпатических неудач» родителей (то есть нетравматичного и своевременного опыта, получаемого объектами-самостями для уменьшения или отсрочивания необходимости удовлетворения частичных или более архаичных потребностей эксгибиционизма, грандиозности, слияния). Развивающая функция этих фрустраций помогает ребенку терпимо относиться к своим ограничениям и отличать обожание другого от признания и поддержки, что со временем закрепляет взрослую форму нарциссизма. Тем не менее объекты-самости остаются на всю жизнь, потому что мы, взрослые, также нуждаемся в такого рода нарциссических отношениях, которые учимся регулировать в соответствии с требованиями реальности.

Кохут развивает теорию нарциссизма на основе наблюдения за переносом, развивающимся у его пациентов. При зеркальном переносе преобладает потребность в объекте, одобрение которого способствует развитию самооценки; при идеализирующем переносе – потребность в слиянии с сильным и лучшим объектом; при близнецовом переносе преобладает поиск объекта, похожего на себя, который закрепляет и подтверждает опыт и гуманность субъекта. Анализируя разные переносы, Кохут отмечает, что они представляют собой аналитическую реактивацию эволюционных психических процессов, которые могли быть фрустрированы или проигнорированы в детстве. Дистанцируясь от фрейдистской традиции, он утверждает, что задача аналитика состоит не в том, чтобы фрустрировать потребности пациента (в том числе рассматривая их как защиту), а в том, чтобы принимать их и эмпатически реагировать на них, там самым позволяя самости развиваться. И это не противоречивые желания, а законные потребности ребенка (или пациента)! Конфликт между самостью и объектами не является интрапсихическим, вопреки классической теории (которая постулирует конфликт между Оно, Я и сверх-Я): нарциссически здоровое развитие ребенка зависит от окружения и родительской эмпатии. Проявления грандиозного и эксгибиционистского Я на ранних этапах развития ребенка, сами по себе не являясь патологическими, представляют собой опыт развития, необходимый для формирования идентичности и регуляции самооценки. Грандиозное Я ребенка требует отзеркаливания (mirroring) со стороны родителя, принятия, гордости за его возможности, блеска согласия и радости во взгляде Я-объекта. С учетом влияния ранних отношений на развитие ребенка, выживание и психологический рост которого зависят от заботы Я-объекта, становится понятным, каким образом, согласно Кохуту, эмпатический дефицит, тяжелая аффективная депривация или недостаточная забота (например, в случае жестоких, депрессивных или психотических родителей) могут вызвать первичные структурные дефициты в конституции самости. Остановка психологического роста ребенка препятствует трансформации архаичных нарциссизма и объектной любви в зрелые нарциссизм и объектную любовь. Нарциссические личности остаются «опутанными» примитивной стадией грандиозности, которая проявляется и реактуализируется в отношениях с другими людьми каждый раз, когда активизируются детские потребности, которыми ранее пренебрегали, в которых отказывали. Многие взрослые проявления нарциссического гнева направлены на неудачи Я-объекта.

Если в кохутианской перспективе нарциссические формы располагаются вдоль континуума «здоровье – патология» и неразрывно связаны с ответами, соответствующими среде в большей или меньшей степени, то для Кернберга, который