Иллюзия "Я", или Игры, в которые играет с нами мозг - Брюс Худ

Таким образом, младенцы прекрасно сохраняют опыт в памяти. Однако содержимое их памяти не становится частью той личной истории, которую мы обычно пересказываем, став гораздо старше и предаваясь воспоминаниям.

Скорее, проблема заключается в том, какого типа запечатления формируют младенцы? Возможно, они воспроизводят из памяти события только тогда, когда вы возвращаете их в ту же самую ситуацию, именно поэтому они узнают обстоятельства, с которыми уже сталкивались. Так, в 1999 году специалисты, изучающие память, проводили эксперимент с десятком студентов. Раньше им показывали фрагмент картинки всего в течение 1–3 секунд. Но несмотря на то что прежде они видели фрагмент совсем недолго, теперь студенты смогли узнать картинку… Ничего удивительного, скажете вы. Однако самое интересное я приберег на сладкое: узнавание картинок в 1999 году происходило спустя 17 лет после их первого показа! Прежние малыши к этому времени стали студентами, и некоторые из них даже не могли вспомнить, что участвовали в исходном исследовании в 1982 году в Университете Миннесоты. Тем не менее где-то в паутине сетей их памяти сохранились следы старых впечатлений, поскольку они узнавали картинки, даже будучи не в силах припомнить, что когда-то их уже видели[183].

Даже Клайв Уэринг, кажется, способен был учиться, правда, не мог запомнить то, чему научился. Это подобно неосознанному знанию. Как Клайв, так и младенцы, возможно, не обладают способностью осознанно припоминать или размышлять над своим предыдущим опытом. В противоположность этому, большинство из нас могут вспомнить, что мы ели вчера на завтрак, путем активного реконструирования события в своем сознании. Это требует особого вида памяти, которую психологи называют «эпизодической». Она отражает актуальный опыт припоминания эпизодов, составляющих нашу жизнь[184]. Воспоминания о таких эпизодах критически важны для создания истории своего Я. И наиболее личные из них и есть автобиографические воспоминания – те события, где мы выступаем главным действующим лицом[185].

Может возникнуть соблазн считать, что наша автобиографическая память содержит абсолютно точные воспоминания, но, как и любая память, она не сводится к документальной фотографии или записи. Показано, что человеческие воспоминания реформируемы и деформируемы. У нас в голове нет подобных видеоархиву записей наших собственных переживаний. В нашем банке памяти нет микрофильмов.

Воспоминания постоянно активны – как история, которую рассказывают снова и снова. Более того, когда мы сталкиваемся с новым опытом, имеющим отношение к прежним воспоминаниям, мы интерпретируем его с их учетом, а они, в свою очередь, трансформируются этим новым опытом. Мы постоянно интегрируем «здесь и сейчас» в свое прошлое. Вот пример. Прочтите следующий список из 15 слов и постарайтесь запомнить их как можно лучше. Уделите пару секунд каждому слову, чтобы хорошо запечатлеть его в памяти.

Дойдя до конца главы, ответьте на вопросы, чтобы проверить, насколько хорошо вы запомнили слова. Многие люди терпят неудачу в этом тесте[186], и при этом они практически уверены, что дают правильный ответ, что делает данные эксперимента еще более эффектными. Как может большинство людей ошибаться и при этом быть такими убежденными в своей правоте?

Системы нейронных цепей, о которых мы говорили раньше, демонстрируют, что вся информация сохраняется в виде паттернов активации. Вы ошибочно вспоминаете о присутствии в списке слова, которого там никогда не было, поскольку оно по своему смыслу связано с другими словами списка. Скорее всего, дело обстоит так. В нейронных цепях, работающих с речью и значениями слов, паттерн, представляющий слово, которое вы, по вашему мнению, встретили, был включен в качестве части побочной активности других обработанных и закодированных слов. Если учесть, что воспоминания есть продукт постоянного нейронного обновления, то удивительно, что мы вообще помним что-то с достаточной ясностью.

В 1932 году британский психолог сэр Фредерик Бартлетт – один из немногих психологов, которые когда-либо были произведены в рыцари, – продемонстрировал, что воспоминания не являются точной копией прошлых событий, они, скорее, представляют собой их реконструкцию – вроде истории[187]. Подобно игре в «Испорченный телефон», всякий раз, когда история рассказывается и пересказывается, она изменяется. Фактически путем наводящих вопросов могут быть сконструированы абсолютно ложные воспоминания. В своей знаменательной работе Элизабет Лофтус продемонстрировала: если показать взрослому человеку эпизод с дорожной аварией, а потом задавать ему наводящие вопросы типа «Белая машина тронулась на красный свет?», испытуемый будет справедливо отрицать это (поскольку среди машин, стоявших на светофоре, вообще не было белой)[188]. Однако по прошествии нескольких недель, если вы попросите его вспомнить видеосюжет, он с большей вероятностью расскажет, что видел, как белая машина тронулась на красный свет. Упоминание белой машины при первичном опросе запечатлевается в памяти и накладывается на первичную информацию. Нейронные цепи, где закодировано воспоминание, оказываются «загрязненными» нейронной активацией цепей при последующем опросе. Аналогично, если ребенку рассказать, что он когда-то потерялся в торговом центре, он может выдать красочные воспоминания об этом событии, хотя оно с ним никогда не случалось[189].

Вымышленные воспоминания не ограничиваются молодостью и наивностью. Пиаже не раз описывал попытку своего похищения, произошедшего, когда он был маленьким ребенком[190]. Много лет спустя он живо вспоминал, как его няня отбилась от неудачливых похитителей. Однако в конце концов под давлением чувства вины няня призналась, что выдумала всю историю с похищением, чтобы родители Пиаже чувствовали себя в долгу перед ней. Половина взрослых, которым показывают фотомонтаж, где они в детском возрасте летят на воздушном шаре, вспоминают фиктивное событие и подробно описывают его[191]. Даже Элизабет Лофтус, величайший в мире эксперт по ложным воспоминаниям, не имеет иммунитета против них[192]. Когда ей было всего 14 лет, ее мать утонула в плавательном бассейне. Тридцать лет спустя, на праздновании дня рождения, дядя Лофтус напомнил ей, что она нашла тело своей матери. В течение следующей пары дней отчетливые воспоминания об этом ужасном моменте возвращались и преследовали Лофтус, несмотря на то что были иллюзорными. Ее дядя ошибся. Не Лофтус обнаружила тело своей матери, а ее тетя. Позднее Лофтус сказала: «Больше всего потрясает мысль о том, что то, во что мы верим всем сердцем, вовсе не обязательно правда».