Теория стаи. Психоанализ Великой Борьбы - Алексей Меняйлов

Предательская деятельность субвождей из своих правительств тем более опасна, что никаких документальных договоров или расписок в получении денег — тех бумаг, которые принято считать уликами, уличающими предателей как платных агентов и дающими повод их обезвредить, — существовать не может. Отсутствие этих документов в архивах приводит в добросовестное заблуждение историков, не только находящихся на содержании какого-нибудь вождишки, но и психологически с ним совместимых.

Расследования случаев субвождизма можно провести, опираясь вовсе не на документы, которые или фабрикуются верхушкой иерархий, или ею заказываются, но, прежде всего, по воспоминаниям очевидцев-неугодников, рассказывающих о том, что видели.

Естественен вопрос: если в войне 1812 года психоэнергетически предательствовали вторые после государя лица, такие как градоначальник граф Ростопчин и адмирал Чичагов, то не следует ли ожидать аналогичных поступков и от самого государя-императора?

Услуживал ли Александр I Наполеону после его вторжения в Россию? В каких формах и когда в жизни Александра I это проявлялось особенно заметно?

Историки разных стран мира, пытаясь разобраться в закономерностях происходивших в ту яркую эпоху событий, спорят между собой, кто в начале XIX века был в Европе первым, вокруг кого на самом деле вращалась вся европейская политика — вокруг Наполеона или вокруг Александра I?

Те многие и многие историки, кому Наполеон подсознательно нравится (у них есть достаточные основания с ним отождествляться, физиологические или психологические), пытаются доказать, что Наполеон был хороший-хороший, демократ, а во всей той резне, которую он устроил в Европе, Азии и Африке, на самом деле виноват Александр I, мечтавший о мировом господстве, — виноват потому, что он русский.

Доказательством считают то, что европейские войны в конечном счете закончились территориально якобы в пользу России, то есть Александра I (русского, как они считают, а не немца). Ведь именно Александр I занял в Европе освободившееся место Наполеона. Именно Александр разгуливал по Парижу, принимал ухаживания пришедших в страшное возбуждение парижанок. Именно Александр кормил лебедей, которых прежде нравилось кормить Наполеону, — и отнять это право у русского императора никто не мог, хотя и пытались. (Это пытались сделать немцы с англичанами, они составили коалицию с целью начать совместную войну против России — захваченный документ позднее был подарен Александру вернувшимся с Эльбы Наполеоном — да помешали события Ста дней.) Как мог Наполеон в 1805 году быть главным, если его, бедного, в 1815-м все-таки победил Александр I (а, следовательно, он, якобы, и изначально был более «крутым»). Как мог Наполеон, если бы он на самом деле был сильнее, оказаться на далеком острове св. Елены, где и скончался в страшных мучениях, охраняемый на деньги опять-таки не России, а Англии. Всех, дескать, перехитрила Россия. Она — империя зла. Следовательно, беднягу Наполеона спровоцировал на кровопролития в европейских междоусобицах Александр I, русские.

Этому психологическому типу историков нравится веровать в то, что Наполеон благороден (всем свойственно защищать своих), и в качестве доказательств приводят противоречащие одно другому высказывания патологического лгуна Наполеона.

Цитировать все эти многочисленные труды нет ни малейшего смысла, они бессмысленны в принципе, хотя бы уже потому, что, как уже сказано, истину надо искать не в бумагах дипломатов, не в хвалебных самооценках диктаторов, а в «странностях» их жизни, в «странностях» событий, вокруг них концентрирующихся, в единоборствах этих двоих (Наполеона и Александра I), результат которых зависел от сравнительной силы их некрополей (обладатель наиподавляющего и есть сверхвождь).

Итак, кто же был император Александр I?

Он был, естественно, та еще сволочь.

Мало того, что его биологические родители были коронованными особами, но и воспитанием его ведала мужеподобная шлюха Екатерина Великая. Та самая, которая ради обретения единоличной власти над всей страной убила своего мужа Петра III. Про станок для совокупления с конем, который был изготовлен по приказу Екатерины Великой, распространяться не будем. Так вот, эта дама, доводившая силой своего некрополя людей до состояния полного восторга и преданности, своему внуку Александру с детства внушала, что он — на самом деле не он, а Александр Македонский и Александр Невский в одном лице.

В какой мере это внушение дополнительно исказило психику мальчика, и без того росшего под абсолютной властью такой женщины, — неизвестно, но определяющей чертой характера Александра I была именно страсть быть не самим собой—он всегда принимал облик того, кого ожидал перед собой видеть любой «крутой» собеседник. Своей угодливой многоликостью он поражал многих, что и было отражено в мемуарах.

Это качество в Александре проявилось и тогда, когда он принял участие в убийстве собственного отца Павла I. Нет, Александр не крутил мошонку своему папаше (предварительно избитого Павла I пытались задушить шарфом, но получилось это не сразу, потому что он просунул под шарф руку, которую убийцам, чтобы она не мешала, выдернуть не удавалось; тогда один из заговорщиков и цапнул российского самодержца за самое чувствительное место — и тот, защищаясь, руку непроизвольно и выдернул). Александр I отца убивал не своими руками, но сделал то, что от него и ожидали горевшие жаждой убийства вторые лица, — покорился их воле и изъявил согласие не мешать. Впрочем, на убийство была воля Екатерины Великой — бабушки, к тому времени уже покойной. Она сама хотела устранить сына ради любимого по причине послушания угодливого внука — да при жизни совершить еще одно убийство помешал разбивший ее инсульт.)

Александр I был не только отцеубийцей, но был замешан и в инцесте. Свою сестру Екатерину Павловну он любил «нежнее», чем просто «любовью брата». Сохранились его письма к ней. Вот одно из них от 25 апреля 1811 года: