Я — социопатка. Путешествие от внутренней тьмы к свету - Патрик Гагни

— Погоди, — прервал меня Дэвид, — а кто это — «они»?

— Хозяева. Том и Рут Джонс.

— Минуточку, — его глаза округлились. — Это дом Тома Джонса? Того самого Тома Джонса?

— Нет, — рассмеялась я, — то есть да, это дом Тома Джонса, но не того самого. Не певца. Но, поверь, этот Том Джонс ничем не хуже.

— Значит, ты просто постучала в дверь и сказала «привет»? — Дэвид покачал головой. — А хозяева не испугались?

— Нет! — ответила я. — Они были очень любезны и все мне рассказали о винограднике и его истории. Я дала им свой адрес, и меня внесли в список оповещения о дегустациях и прочих мероприятиях. — Я обвела рукой окружающий пейзаж. — И вот мы здесь!

— Говорю же: ты волшебница, — ответил он с лукавым блеском в глазах.

Дэвид тоже казался мне волшебником. Рядом с ним мне не приходилось ежеминутно контролировать свою апатию. Сразу после его приезда та исчезла, смылась всепоглощающей волной любви. Безумной, дикой, абсолютной любви, которая лишь крепла. Я больше не волновалась о необходимости принимать свое «лекарство» и не прибегала к обманным уловкам. Меня не мучили напряжение и социопатическая тревожность. Я могла просто быть собой. Теперь ничто не мешало мне жить, как живут все «нормальные» люди.

Мое состояние напомнило мне шоу «Суперзабег за игрушками» на канале «Никелодеон». В этом шоу детям давали пять минут на забег по игрушечному магазину, и они могли набрать себе любых игрушек. В детстве я часами представляла, как участвую в этом забеге, составляла мысленный план магазина и оттачивала стратегию, как добиться лучшего результата в кратчайший срок. Сейчас я делала нечто подобное. Совершала забег по жизни и пыталась ухватить как можно больше «нормальных» впечатлений. Ужин и кино после работы, воскресная прогулка по кварталу, во время которой мы держались за руки и попивали кофе, — все казалось приключением и приносило истинную радость. Удовольствие доставляли самые обычные дела: чем обычнее, тем лучше. Я не упускала ни одной возможности вести себя как все. Лучилась счастьем, покупая продукты или забираясь с Дэвидом в кровать. Впервые в жизни я освободилась от эмоциональной пустоты и искушений моего теневого «я»: то, о чем прежде я лишь фантазировала, стало реальностью. Я обрела свободу. Хотелось взобраться на крышу и кричать о своей радости во всеуслышание.

Не только я одна была благодарна Дэвиду за его влияние: мой отец хоть и удивлялся столь скорому развитию событий, не мог не радоваться переменам в моем образе жизни.

— Кажется, он тебе нравится, — сказал он.

Раз в неделю, по воскресеньям, мы с папой ужинали в ресторане «Палм». Обычно встречались у барной стойки и ждали, пока освободится столик. Дэвид тоже стал посещать эти «семейные» ужины, но в тот день он опаздывал, а я была рада возможности пооткровенничать с папой в его отсутствие.

— Пап, — ответила я, — он не просто мне нравится. Я будто с ума сошла. Я безумно влюблена, я потеряла голову! — Официант поставил передо мной высокий прозрачный бокал, и я отпила большой глоток, прихлебнув плавающие на поверхности тонкие плоские льдинки. — Знаешь, рядом с ним мне кажется, будто все плохое во мне вовсе не плохое… Просто меня никто не понимает. Рядом с ним я становлюсь лучше, пап. Кроме шуток, если завтра он сделает мне предложение, я соглашусь!

— Ого, — ответил папа. — Может, слегка притормозишь?

— Зачем? — спросила я. — Дэвид — тот самый, пап. Я сердцем знаю. — Я замолчала, понизила голос и добавила: — Думай что хочешь, но я будто нашла свою пропавшую половину — светлую половину. — Я изумленно покачала головой, задумавшись о сказанном. — Все, что мне всегда давалось с таким трудом: эмпатия, эмоции… — Я снова замолчала. — Дэвид будто заполнил место в моем сердце, где должно быть все недостающее. И он такой хороший человек, пап. — Я вздохнула. — Он побуждает меня быть лучше. Рядом с ним мне кажется, что я могу быть хорошим человеком.

Все это было правдой. Дэвид был терпелив, внимателен, спокоен. Я тоже была спокойной, но совсем по-другому — мне просто все было безразлично. Дэвид же излучал истинную безмятежность. Это ощущалось не только в его поведении, но и в его удивительной способности видеть красоту в простых вещах. Он не спеша наслаждался вкусным сэндвичем или останавливался и показывал знакомое созвездие на ночном небе. Дэвид умел получать удовольствие от самого простого. А я, к своему удивлению, впервые в жизни смогла сделать то же самое. Даже домашние дела, вроде готовки, теперь приносили мне неизмеримую радость.

Я всегда любила вкусно поесть, но меня никогда не интересовал сам процесс приготовления пищи. Однако после приезда Дэвида во мне проснулась страсть к кулинарии. Я с радостью приняла на себя роль счастливой хозяйки и теперь почти каждый день готовила нам ужины. Начала с простых блюд, но постепенно стала экспериментировать, часами планировала меню и пробовала новые вкусы. Придя с работы, сразу шла на кухню, резала ингредиенты и выбирала вино. Подготовив все для ужина, доставала из холодильника заранее выпеченные коржи и садилась за стол в гостиной; там ниткой разрезала коржи пополам, как когда-то делала мама, прослаивала их собственноручно приготовленным кремом и сооружала декадентский многоярусный торт.

Сидя за столом и слизывая с пальцев шоколадный крем, я часто вспоминала хозяина немецкой овчарки, за которым проследила до самого дома, где его ждала идеальная семья. Я прекрасно помнила увиденную через окно картину их семейной жизни: спустя годы та осталась кристально четкой, как поляроидный снимок, годами провисевший на стене в пыльном углу. «Когда-нибудь и у меня будет такая жизнь», — думала я тогда. Так и случилось.

В книжном шкафу у камина в гостиной я хранила пластинки. У меня были сотни виниловых пластинок, в основном отцовская коллекция, накопленная за годы работы на радиостанциях. Но в последнее время она пополнилась и моими собственными приобретениями: я купила пластинки Джеки Маклина, Джона Колтрейна, Хэнка Мобли, Телониуса Монка, Би Би Кинга, Маккоя Тайнера, Билла Эванса, Дюка Эллингтона, Нины Симон и многих других исполнителей. Какие-то альбомы были у меня давно, просто я не выставляла их на полки. Я их прятала, и на то имелась причина.

Джаз всегда оказывал на меня сильное, почти паранормальное воздействие. Джазовая какофония не ослабляла моей апатии, а гармонизировала ее, как молчаливый спутник или специя, идеально подобранная к пище. Я всегда осторожно рассчитывала «дозировку», так как боялась, что музыка начнет ассоциироваться с определенным воспоминанием или периодом