Любовь - Рихард Давид Прехт

У счастливых любовных отношений нет формул. Зато есть тактика поведения, позволяющая избежать ненужных страданий в любовных отношениях. Существуют также идеи, позволяющие с большим успехом превратить голое половое влечение в любовь. Это, конечно, не много, но лучше, чем ничто.

Причина, по которой все другие умные идеи оказываются по большому счету бесполезными, заключается в том, что чувства и поведения невозможно перестроить за один день. Наши жизненные побуждения, цемент, обеспечивающий нашу цельность, зарождаются в животном промежуточном мозге, а не в разумной коре большого мозга. Изменить чувства гораздо труднее, чем рассудочные мысли. Обнадеживает то, что любовь определяется как чувствами, так и разумом. Сознательность, дружелюбие, способность к пониманию и предупредительность — это хорошие качества. К сожалению, иногда они оказываются бесполезными и недостаточными.

В такой ситуации многие известные советы, касающиеся удачного брака и счастливых отношений, помогают плохо, ибо представление о том, что любовь — это одно, а брак или сожительство — совершенно иное, прочно заседав головах людей молодого и среднего возраста. Брак по отношению к любви — тоже самое, что удовольствие по отношению к счастью. Для удачной совместной жизни достаточно регулярных доз окситоцина и вазопрессина. Для любви же необходимы постоянные впрыскивания допамина и адреналина. Если для совместной жизни люди должны хорошо подходить друг другу, то для любви требуются возбуждение, отчуждение и некоторые трения. Таким образом, требования к длительным любовным отношениям представляются двойственными: они должны возбуждать, и партнер, следовательно, должен гарантировать разнообразие. Кроме того, они должны быть ровными, а партнер гарантировать эмоциональную стабильность.

Эрих Фромм, конечно, был не далек от истины, когда утверждал, что любовь — это не только судьба, но и труд. Он, естественно, не знал, что тем самым привел в движение лавину, которая поставит самопомощь в центр парной психотерапии. Слово искусство возвышает любящего до положения художника; роль психотерапевта оттесняется на задний план. Во всеоружии фрейдистских теорий психотерапевты объявили естественную человеческую потребность в признании, одобрении и поддержке искажением и несовершенством. Фактически, однако, любовь возникает не только из способности к сопереживанию, но и из ожидания получить от другого участие и сопереживание. На этой основе могут возникнуть самые разнообразные понятия о любви: равноправные отношения и неравноправные, ровные и напряженные, в высшей мере страстные и относительно спокойные. Ни одно из этих отношений не является само по себе неверным, незрелым, предосудительным или убогим — во всяком случае, если от него не страдает ни один из партнеров.

Самая худшая угроза любви — это диктат идеала. Идеал не только угрожает нашим реальным отношениям как посредственным или неполноценным. Ни в какой форме нельзя стремиться к тому, чтобы стать совершенным. Поэтому ни на что не годятся те рецепты, которые обещают совершенство в любовных отношениях. Тот, кто читает, как открытую книгу, желания партнера, не может развиваться. Да и как такое возможно в подобном случае? Любое развитие предполагает собственный интерес. Невозможно развитие путем одного только понимания нужд партнера.

Любовь так прекрасна, что к ней нельзя предъявлять завышенные требования. И не каждый брак достоин того, чтобы его спасать. Ужасно жить с нелюбимым супругом, когда есть человек, с которым жизнь может быть красивее и полнее. Границей ответственности за другого является ответственность за самого себя. В этом деле необходим определенный эгоизм. Обратим ситуацию: какой партнер захочет, чтобы с ним оставались только из чувства ответственности?

Я не знаю, какие выводы для себя сделал тот великий зауэрландский любовник из чтения Фромма. Освободился ли бургомистр от оков капиталистического товарного мира? Научился ли он бескорыстной любви? Справился ли со своей страстью к подглядыванию? Или, быть может, он усвоил, что направлять ожидание любящего только на себя — слишком высокое требование? Может быть, он заметил, что каждая написанная о любви книга является реакцией на ожидания и запросы эпохи, в которую она написана? Понял ли он, что «любовь» и рецепты о том, как ее завоевать и сохранить, весьма текучи и зыбки, а отнюдь не вечны? Усвоил ли он, что любящий живет не по ту сторону от общества, там где за семью горами семь гномов стерегут тайну «истинного я»? Знает л и он теперь, что его любовный код тоже формируется обществом, в котором он живет?