Справедливость: решая, как поступить, ты определяешь свой путь - Райан Холидей

Эмили Дэвисон, прошедшая через тюремное заключение и изнурительную, почти смертельную голодовку, прежде чем совершить последний акт политического самопожертвования, бросившись под королевскую лошадь, объясняла: «Я пошла на это сознательно, напрягая все силы, потому что чувствовала, что только после человеческой жертвы нация сможет осознать, с какими ужасными пытками сталкиваются наши женщины!»

Джеральд Форд не хотел уничтожать свой шанс на переизбрание, но чувствовал, что принципы милосердия, примирения и разумного руководства требуют, чтобы он помиловал своего предшественника Ричарда Никсона. Не то чтобы Никсон был здесь особенно любезен и не то чтобы страна хорошо понимала, о какой жертве идет речь. Но он сделал это. Так же как позже Картер использовал ту же власть для столь же дорого обошедшегося акта милосердия.

В 1781 году в Йорктауне Томас Нельсон видел, что британские захватчики уже близко. Когда поступил приказ открыть огонь, он не дрогнул и велел артиллеристам целиться в занятое противником красивое здание, расположенное недалеко от набережной на Мэйн-стрит. Когда он предлагал награду в пять гиней тому, кто попадет, едва ли они могли предположить, что командир помогает им разрушить его собственный дом.

Одних просят дать немного. Других — много. Третьих просят отдать все.

Когда мы обзаводимся путеводной звездой, становится ясно, что мы должны делать. Мощное чувство собственного достоинства позволяет нам быть самоотверженными. Даже когда это болезненно, даже когда дорого обходится.

Ясность, конечно, не делает такую жертву легкой.

Регул, как и любой человек, должен был сомневаться. И не только в агонии при пытках или во время долгого одинокого пути к своей мрачной судьбе, но и в те мучительные моменты раздумий, когда он боролся со своими противоборствующими обязательствами — такого рода, что есть у каждого из нас, потому что работа, семья, страна, честь не всегда оказываются в согласии. Ужасно, что в первые дни после возвращения в Рим ему пришлось дать зарок не видеться с женой — ведь любовь может взять верх над долгом. Представьте, что он чувствовал, когда дети цеплялись за его ногу, когда друзья умоляли его передумать, когда твердили ему, что он не должен этого делать, ведь никто не осудит его, если он останется.

Но он все равно уехал… и, по словам Сенеки, даже после той ужасной смерти Регул при необходимости поступил бы так снова — как, надо полагать, и Картер, и Форд, и Кинг, и Ганди. «Ты хочешь знать, насколько он не сожалеет, что определил стоимость добродетели в эту цену? — писал Сенека о Регуле, упоминая славу, которую принесли эти страдания. — Дай ему отдых и пошли его в сенат: он выскажет то же мнение»[241].

«Я бы не стал лишать себя жизни, — сказал однажды Мартин Лютер Кинг — младший о том, как предан делу, — но я с готовностью отдам ее за то, что считаю правильным».

Регул уже не увидел пользу от своей верности обществу, но целые поколения его соотечественников ее ощущали. Осознавали ее и враги. Люди поняли, что слову римлянина можно доверять до самой смерти.

Действия разоблачителей почти никогда не идут на пользу им самим. Они оплачивают огромные судебные издержки, лишаются работы, теряют годы жизни.

Считается, что отмена рабства обошлась Британии примерно в два процента ее ВВП за следующие полвека. В итоге эта величина оценивалась триллионами долларов, и британское правительство производило выплаты вплоть до 2015 года. Но, если оглянуться на прошлое, можно ли было поступить иначе?

Ведь следует заметить, что существует и другой путь. Оскар Уайльд в романе «Портрет Дориана Грея» напоминает нам, что человек расплачивается за эгоизм, за жизнь для себя «угрызениями совести, страданиями… сознанием своего морального падения»[242].

Хотелось бы надеяться, что люди оценят добро, которое мы делаем, и воздадут должное цене, которую мы платим. А может, и нет.

Может быть, они поймут. А может, и нет. Но дело не в этом. Дело вообще не в нас. Дело в тех, кто от нас зависит.

Кроме того, мы не стремимся к тому, чтобы нас хвалили… и хорошо, потому что нас может не оказаться рядом, когда люди в конце концов соберутся это сделать.

Вот что имеет значение: мы делаем то, что имеет значение.

Самоотверженность Харви Милка была связана не только с людьми, которым он пытался дать надежду, хотя именно ради них он был готов противостоять собственному ощущению приближающейся смерти.

Но и последний выбор Милка также оказался актом дарения, практичным и доступным каждому из нас. Он пожертвовал свои органы — и у всех нас есть возможность стать донором после смерти.

Даже если бы он не спасал тех, кто находился на грани отчаяния, не продвигал мир и гармонию между радикально разными образами жизни и вероисповеданиями, благодаря одному этому последнему решению он все равно стал бы человеком, подарившим надежду и счастье… и точно так же можете стать им и вы.

Просто поставив галочку в анкете[243].

Взяв на себя обязательство быть дарителем во всем, что вы делаете, — большом и малом. Ценить других людей превыше себя.

Ценить то, что правильно, больше своей жизни.

Отдавать все силы служению. Вот для чего мы здесь.

Это и есть работа. Это и есть справедливость.

Любовь побеждает

Малкольм Икс был очень злобным.

Газеты называли его самым злобным человеком в Америке. Он не отрицал.

Это вполне объяснимо. Он родился в нищете. Его отец трагически погиб, когда Малкольму было всего шесть. Малкольма втянули в преступную деятельность, и он много лет провел в сырой тюрьме.

И всегда рядом оказывался расизм — ужасающая несправедливость того времени. Когда ему было тринадцать, школьный учитель поинтересовался, чем он хочет заниматься в жизни. Малкольм, уже тогда умевший выступать, ответил, что станет юристом. Но учитель, которого он уважал и на которого равнялся, в один момент разбил всю его устремленность. «Тебе нужно быть реалистом, — сказал он. — Юрист — это нереальная цель для ниггера».

Представьте жизнь, наполненную несчастьями и жестокостью. Представьте тысячи унижений и разочарований. Представьте мир, в котором вы по закону гражданин второго сорта. Представьте, что все это навязывается под постоянной угрозой насилия и смерти.

Так что да, Малкольм был злобным человеком. Да, он ненавидел сам, будучи продуктом ненависти.

Оскар Уайльд писал о тюремной жизни, не особо отличающейся от той, что знал Малкольм: «Самое страшное не то, что эта жизнь разбивает сердце, — сердца создаются, чтобы быть разбитыми, —