Мое новогоднее (не) счастье - Елена Львова

Елена Львова

Мое новогоднее (не) счастье

Глава 1 Вадим

Я не люблю возвращаться в прошлое. Но, как это часто бывает, оно само находит меня — тихое, укромное, укутанное снегом и морозом. Сейчас я делаю исключение: белый джип уверенно везет меня по заснеженным дорогам к месту, где все начиналось. Уральский городок, в котором я вырос, в этот зимний день кажется чем-то вроде открытки — небольшие деревянные дома, покрытые толстым слоем снега, сугробы на улицах, и редкие прохожие, одетые в толстые шубы. Все это так же неизменно, как и мои родители.

Я останавливаюсь у старого знакомого дома — аккуратного, уютного, который всегда казался мне слишком маленьким. Мама выбегает встречать меня, едва я открываю дверь машины. Она бросается ко мне, обнимая, несмотря на мороз и холодный ветер.

— Вадик! Ты же замерзнешь! Зачем без шапки-то вышел? — ее лицо светится радостью, а в руках — полотенце, чтобы убрать снег с моих плеч.

— Мама, ну что ты, я всего лишь вышел из машины, — улыбаюсь, слегка потирая руки, чтобы согреться.

Отец, как всегда, сдержан. Он выходит на порог, складывает руки на груди и только кивает:

— Ну, приехал, наконец. Мать все глаза проглядела. Пойдем в дом, там тепло."

Здесь я снова просто Вадик, сын своих родителей, не имеющий ничего общего с миллиардным бизнесом, сделками и финансовыми отчетами. Здесь нет места давлению мегаполиса. Дом полон тепла, запахов пирогов и детских воспоминаний. Я вхожу в него, словно в другой мир — тот, в котором снова становлюсь мальчишкой.

За ужином мы обсуждаем разные пустяки. Отец интересуется новостями и подначивает меня на тему политики, которую я терпеть не могу. Мать расспрашивает про работу, и я привычно рассказываю, что моя "институтская жизнь" протекает без особых изменений. Я знаю, что отец гордится тем, что его сын — профессор. Это ложь, но ложь, которую я готов поддерживать ради спокойствия родителей.

— Ну что, Вадь, студенты тебя уважают? Все так же тебя слушают? — с интересом спрашивает мать, подливая мне чаю.

Я чувствую легкую неловкость. Натянуто улыбаюсь и киваю.

— Да, мам. Все так же. Молодежь, конечно, сейчас сложная, но стараюсь найти к ним подход. Главное, чтобы интерес был, ну и дисциплина.

Отец скептически прищуривается и подает голос:

— Дисциплина-то это да, я всегда говорил, что тебя в педагогический надо было отправить. Тогда не слушал меня, а теперь, глядишь, профессором стал. Видишь, как жизнь повернулась.

Я только вздыхаю, чувствуя, как еще одна волна неловкости накатывает. Хочу что-то сказать, но лишь киваю, стараясь перевести разговор на другую тему.

— Ну, а как зарплата-то? Профессорам сейчас, говорят, неплохо платят, — продолжает отец с гордостью.

— Эээ... Да, пап, вполне достойно, — натянуто улыбаюсь я. В мыслях мелькает ирония: если бы они знали, насколько "достойно" я зарабатываю на самом деле. Эта ложь режет меня, но что-то подсказывает, что так лучше — пусть родители продолжают жить в своем мире гордости за сына-профессора. Тем более, с отцовской уверенностью, что все, кто занимается бизнесом - бандиты и всех нужно обязательно пересажать.

— Вот видишь, а ты когда-то не хотел слушать меня и идти в педагогику, — с улыбкой добавляет отец, словно резюмируя наш давний спор.

— Да, пап, ты был прав, — стараюсь улыбаться, чувствуя, как неловкость прочно засела внутри. Я всегда думал, что привык к этой лжи, но возвращение домой делает ее особенно неприятной. Здесь все кажется слишком настоящим, а значит, моя игра — еще более сложной.

— Ты, Вадик, вот что, — неожиданно говорит отец, — Надо тебе отдыхать больше. Все работаешь. А жизнь-то одна. Надо радоваться, и людям помогать. Да и полезно тебе будет в студенческую жизнь окунуться. У нас на горке завтра праздник будет, пойдем вместе. Народу там — и стар, и млад. Я тебе лыжи приготовлю.

Я не спорю. Понимаю, что вряд ли найду более подходящий способ немного окунуться в атмосферу детства, от которой так давно отдалился.

На следующий день я в теплой куртке и с лыжами, которые отец достал из сарая, чувствую себя немного чужим на фоне общей зимней суеты. На горке уже собираются люди: дети смеются, катаются на санках и ватрушках, взрослые стоят с термосами, обмениваются новостями. В воздухе витает запах горячего чая и свежего снега, и есть какое-то неуловимое ощущение праздника.

— Эх, Вадик, гляди, как дети катаются! Ты ж в детстве любил так же — с самого верха, да на полной скорости! — отец с улыбкой хлопает меня по плечу, подталкивая к горке.

Я стою на вершине горы, натягиваю лыжи и невольно оглядываюсь. Я замечаю молодых людей чуть поодаль. Парень и девушка оживленно спорят, переговариваясь о какой-то очередной авантюре — управляемом спуске, что само по себе звучит странно.

— Машка, мы же ни в кого не врежемся, никого не собьем? — слышится голос парня.

— Конечно, Колька, главное — на ватрушку правильно сесть. Да ладно тебе, не дрейфь! Я сто раз так делала! — смеется девушка.

Я невольно усмехаюсь, слушая их. Эти ребята кажутся мне слегка безрассудными. Я снова поворачиваюсь к спуску и чувствую легкое волнение. Прошло уже двадцать лет с тех пор, как я в последний раз стоял на лыжах, и теперь я вдруг понимаю, что немного побаиваюсь.

— Ну что ж, один раз спущусь, и домой, — бормочу себе под нос, пытаясь приободрить себя. Собираюсь с духом и, осторожно оттолкнувшись, начинаю спускаться.

Но едва достигаю середины горки, слышу гулкий шум. Что-то быстро приближается сзади, звук только усиливается. Прежде чем успеваю обернуться, огромное яркое нечто врезается в меня с силой. Я не успеваю удержаться, и мы все вместе рушимся в сугроб, расплескав вокруг снег.

Ощущение оглушительное — будто меня сбил поезд. Снег разлетается во все стороны, а я оказываюсь прижатым к земле. Девушка, которая оказывается тем самым "виновником" на ватрушке, с трудом поднимается, смеясь, и я вдруг понимаю, что это та самая Машка, которую я видел наверху горки. Ее друг все еще пытается выбраться из снега.

— Вы что, совсем не видите, куда едете?! — пытаюсь выбраться из сугроба, сняв лыжи и чувствуя, как мое раздражение нарастает.

— Да ладно