Последний, кого ты любила - ЛДжей Эванс

только долгие годы уклонения от маминых ударов, — что он хотел меня ударить. Он хотел выплеснуть ярость на мою плоть так же, как он делал это с сыном. Он посмотрел на доктора Гомес с плохо скрываемым презрением.

— Селена, это месть. МакКенна получила по рукам за неправильное оформление пациента и проведение ненужных анализов. Это пятно останется в её деле, так что теперь она просто наносит ответный удар.

Я побледнела. Эта ошибка была не моей. Его. Мы спорили об этом так же, как спорили о моём подозрении в насилии. Ему не нравилось, когда я перечила. Ему ещё меньше понравилось, когда я отвергла его заигрывания.

— Все вон! — голос доктора Гомес вдруг стал жёстким, уставшим от обвинений. — Все, кроме Лейтона.

Я сжала кулаки.

— Доктор Ллойд, идите домой. Я свяжусь с вами позже.

— Рой, позвони жене, пусть заберёт Лейтона.

— Салли, разве тебе нечем заняться?

Никто не двинулся с места.

— Сейчас же!

Жевательная мышца на челюсти Грегори дёрнулась. Зубы скрипнули.

— Я уйду, когда он уйдёт, — спокойно сказала я.

— Ты, маленькая су…

Салли дёрнула меня за руку.

— Она уходит. Я сейчас отмечусь, доктор Гомес. В приёмном покое всё равно тихо, и мне осталось меньше часа до конца смены.

Я попыталась вырваться, но хватка у неё была крепкой. И я бы только сделала хуже, если бы начала вырываться.

Я повернула голову, глядя на Лейтона. Он уже не выглядел напуганным. Теперь на его лице застыла покорность. Я узнавала этот взгляд. Это было лицо человека, который осознал, что возвращается в логово змей. Что никто его не спасёт.

Я сжала зубы. Грегори не уйдёт от этого. Не в этот раз. Салли не отпускала меня, пока мы не вышли из палаты. Но стоило нам оказаться в коридоре, как её хватка ослабла.

Я развернулась и рванула по коридору, оставив её позади. Она едва поспевала за мной, её ярко-розовые волосы хаотично разлетались вокруг лица.

— МаК, какого хрена только что произошло?

— Мне нужно звонить в опеку, Салли. Прямо сейчас. У меня нет времени всё объяснять.

Я схватила рюкзак, запихнула в него стетоскоп и куртку и уже на ходу находила нужный номер в телефоне.

— Десять минут ожидания?! — я застонала.

Снаружи было тепло. Ноябрь. Но Северная Калифорния, похоже, не знала об этом. Если бы я была в Теннесси, листья бы уже сменили цвет, а воздух был бы свежий, бодрящий.

Я скучала по этой погоде почти так же сильно, как скучала по тому, кого оставила, когда он был ещё мальчишкой.

Желудок скрутило. Я могла потерять всё, ради чего боролась. Я уже отказалась от всего, чтобы построить это будущее. И теперь могла потерять и его.

Эта мысль резанула меня, заставляя резко остановиться. Я согнулась пополам, пытаясь вдохнуть, но вместо этого в горле поднялась тошнота. Рука Салли легла мне на спину, рисуя круги. Я зажмурилась, и перед глазами вспыхнули напуганные глаза Лейтона.

Если я могла спасти хоть кого-то…

Я должна была это сделать.

Я выпрямилась, и мы молча пошли к нашему дому, пока я ждала, когда, наконец, возьмут трубку. Но, переступив порог, я застыла. Всё ещё были там. Воздушные шары. Подарки. С самого утра Салли украсила квартиру к моему дню рождения. Грудь сдавило тяжестью. Очередной дрянной момент в этот проклятый день.

Может, мама была права.

Может, этот день и вправду был проклятым.

Может, я была проклята.

♫ ♫ ♫

Четыре часа спустя я закончила бумажную работу, отправила её в службу защиты детей и попыталась собрать все документы и отзывы, которые накопились за два с половиной года ординатуры в Общественная больница «Геральд».

Я была неидеальна. Но я была чёртовски хорошим врачом. Экстренная медицина была моим миром. И у меня был талант к ней. Это отмечали все отчёты. Даже отчёты этого ублюдка Грегори.

Когда я положила трубку после разговора с службой опеки, мне пришлось выговориться. Я знала, что не должна обсуждать это дело, но если бы я держала всё в себе, я бы просто сошла с ума. Мне нужно было знать, что я не теряю рассудок. Что прошлое не подкрадывается ко мне, заставляя видеть демонов там, где их нет. Мне нужен был кто-то, кто верит в меня.

Перед глазами всплыл широкий мальчишеский оскал и чёрная ковбойская шляпа, низко надвинутый козырёк которой прятал самые синие глаза, в которых можно было утонуть.

Он верил в меня.

Я почти слышала его голос: «На все сто процентов, МаК. Я всегда буду за тебя горой».

Опоздавшим эхом в голове всплыло лицо Керри, и я задумалась, на чью сторону он бы встал — мою или Грегори. Чёрные волосы, карие глаза — полная противоположность мужчине в ковбойской шляпе. Керри был всегда безупречно одет — рубашки, галстуки, брюки. Даже в медицинской школе он выглядел как идеальный профессионал.

Мы были помолвлены три года. Жили вместе. Строили планы на будущее. Но почему-то его лицо ни разу не всплыло в моей голове, когда мир рушился вокруг меня. Это о многом говорило. Слишком о многом.

Керри был всего лишь одной из попыток забыться. Попыткой сбежать от воспоминаний о прошлом, в котором слишком много было боли. Но сегодня всё — прошлое, настоящее и будущее — столкнулось воедино. Ком в груди сдавил так сильно, что дышать стало трудно.

Я сложила документы на журнальном столике, и Салли наблюдала за мной с тревожным взглядом.

— В первый раз, когда я тебя встретила, ты плакала, — тихо сказала она.

Я бросила на неё быстрый взгляд.

— Это были слёзы облегчения и радости. Больница только что приняла меня в ординатуру.

— Ты плакала, потому что этот кретин Керри уехал в Бостон, бросив тебя, — парировала она.

Какого же чёрта тот момент даже близко не ранил меня так, как собственный выбор уйти от Мэддокса? Как боль от того, что я ни разу не услышала его голос после того, как поддалась ультиматуму Керри и сказала Мэддоксу больше не звонить?

Это должно было быть сигналом. Я должна была понять. Должна была знать, что всё это не сработает, когда Керри не поверил мне. Когда он поставил условия, заранее зная, что они разорвут меня на части.

Но я слишком отчаянно хотела ту жизнь, которую рисовала себе в голове.

Двое уважаемых врачей. Благотворительные вечера, рука в руке. Жизнь, посвящённая обществу. Я представляла, как его отец, известный детский хирург, и мать-психолог смотрят на нас с гордостью. Но правда была в том, что они