Мой вид любви - Никки Эш

кухню, чтобы сварить чашечку кофе, и, пока там, сделать себе тост. Наверное, мне следовало купить продукты для приготовления нормальной еды, но я не подумала. К тому же, я на самом деле не умею готовить, так что не уверена, насколько это была бы хорошая идея.

С чашкой кофе в одной руке и тостом в другой выхожу на улицу. На Венис-Бич март, поэтому погода может меняться, но сегодня тепло, поэтому я сижу в кресле и смотрю, как волны разбиваются о берег, пока ем свой завтрак и пью кофе. Я не знаю, куда пойти и что делать. Я приехала сюда, чтобы попытаться просто двигаться дальше. Сменить обстановку. Дать моей семье отдохнуть от беспокойства за меня. Но я не имею ни малейшего понятия, что, чёрт возьми, мне теперь делать, и пока всё, что я сделала, это провела ночь, плача в своей комнате.

Неважно, в Вегасе я или в Венеции, моё сердце всё равно болит. Комок в горле всё ещё остаётся. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я всё ещё представляю безжизненное тело Йена, лежащее в гробу — мама предупреждала меня не смотреть, но я должна была сама убедиться, что его действительно больше нет. В Венеции мои планы всё ещё рушатся, моё сердце по-прежнему разбито.

Я перебираюсь из кресла на шезлонг, чтобы лечь и устроиться поудобнее. Закрываю глаза и позволяю солнцу светить мне в лицо. Тепло напоминает о том, что в отличие от холодного тела Йена, погребённого в шести футах под землей, я всё ещё жива.

Я провожу утро, ничего не делая. Пытаюсь написать своё письмо Йену, но, как всегда, у меня ничего не получается. Нет ни слов, ни мыслей, ни чувств, которые я хотела бы записать. Всё, что я напишу, тем самым сделает смерть Йена реальностью. Мой муж мёртв и не вернётся. Дело в том, что последние пятнадцать месяцев были реальностью — я просто не хотела этого признавать. Вот почему я здесь. Только, похоже, здесь я делаю то же самое, что делала дома. Слёзы щиплют веки, но я закрываю глаза, прогоняя их.

«Первый шаг, — думаю я про себя, — больше не плакать». Я не смогу двигаться вперёд, если буду продолжать плакать.

Ближе к вечеру возвращается Райан. Он одет в пляжные шорты и шлепанцы, рубашка перекинута через плечо. Короткие волосы мокрые, а кожа загорела на солнце. Тело рельефное, от сильных мускулистых плеч до точёной груди, вплоть до рельефных кубиков пресса. У него несколько татуировок, покрывающих его кожу.

Я коротко отчитываю себя за то, что пялюсь на него, точно так же, как делала прошлой ночью, но затем мысленно закатываю глаза. Не то чтобы я изменяла Йену, поскольку его здесь нет. Возможно, я застыла на месте, не в силах двигаться дальше, но я не совсем потеряла самообладание. Я знаю, что мой муж ушёл и больше не вернётся. Знаю, что в конечном итоге мне придётся двигаться дальше. Однажды, я вероятно, снова выйду замуж, у меня будет семья. Мне всего двадцать лет. У меня вся жизнь впереди — в отличие от Йена. Но сама мысль о том, чтобы двигаться дальше, причиняет боль моему сердцу. Мысль о том, чтобы сделать шаг вперёд, но уже без Йена рядом, выворачивает наизнанку. Я не хотела двигаться вперёд без него. Я должна была идти с ним, создать с ним семью. Создать с ним жизнь. Как всегда, моё горло сжимается от эмоций, и приходится сдерживать рыдания. Я приказала себе больше не плакать. Я не смогу двигаться вперёд, если буду продолжать плакать.

Вместо этого я сосредотачиваюсь на Райане. Он держит под мышкой доску для сёрфинга моего отца. Он кивает мне, и я заставляю себя улыбнуться ему. Улыбка кажется чужой, но в то же время я ощущаю внутри себя что-то приятное. По-своему я сделала шаг вперёд. Я даже не могу вспомнить, когда в последний раз улыбалась. Так что, да, я считаю улыбку шагом вперёд.

Он выходит на задний дворик и прислоняет доску к стене дома, затем смывает соленую воду со своего тела под душем на открытом воздухе. Закончив, хватает полотенце и вытирается.

Он заходит внутрь, а затем, спустя несколько минут, выходит обратно, одетый в шорты и футболку, на ногах те же шлепанцы. Я смотрю, как он идёт по пляжу к пирсу, понимая, что он так и не сказал мне ни единого слова. Интересно, может быть, он боится заговорить со мной, как будто опасается, что я могу сорваться на нём. Или, может быть, он просто пытается оставить меня в покое. Даже несмотря на то, что он был за границей, он должен знать о моей ситуации. Его родители — лучшие друзья моих бабушки и дедушки, и, несмотря на то, что его постоянно не было дома, я знаю, что он близок со своими, точно так же, как я со своими — или, по крайней мере, был близок, пока Йен не умер и я не оттолкнула всех.

Немного погодя я захожу внутрь, чтобы приготовить себе что-нибудь на обед. Райан купил чёртову уйму еды, но я не хочу прикасаться к ней без спроса, поэтому ограничиваюсь тем, что купила сама: пинтой мороженого и пакетом чипсов.

Наевшись вдоволь, чтобы больше не чувствовать голода, я ложусь вздремнуть, но поскольку на самом деле ничего не сделала за день, то не чувствую усталости, поэтому вместо этого просто лежу в постели и смотрю в потолок, позволяя своим мыслям блуждать в голове. Когда же я больше не могу этого выносить, вылезаю из постели, чтобы взять книгу, которую привезла с собой. Когда я открываю багаж, мне бросается в глаза маленькая коробка. Я не уверена в причинах зачем её взяла. Может быть, я боялась, что, если оставлю её дома, мне покажется, что я оставляю там и Йена. Я открываю её и просматриваю содержимое — чего не делала с тех пор, как заполнила её. В ней всё, что осталось от нашего с Йеном совместного времяпрепровождения. Письма, которые он мне писал, наши фотографии, его обручальное кольцо. Однажды, когда я ужасно себя чувствовала, то положила всё в коробку, чтобы больше не видеть этого. Я сказала себе: с глаз долой — из сердца вон. Очевидно, не сработало.

Прижимая к груди фотографию, на которой мы смеёмся и улыбаемся, слёзы начинаются литься градом. Моё сердце болит из-за Йена, но я так устала причинять себе боль, чувствовать себя разбитой.