Когда родилась Луна - Сара А. Паркер

Я настраиваю свой разум на самую высокую частоту, как будто затягиваю звуковую ловушку, а затем блокирую остальное, отделяя маниакальную мелодию Клод, вопящую на пределе ее мощных легких. Богиня воздуха создает воющий вихрь, который заставляет мою вуаль развеваться, и на моем лице появляется ухмылка.

Она хочет поиграть.

И я тоже.

Волоски на моем затылке встают дыбом, когда шаги Тарика приближаются…

Приближаются…

Ну же, ты, мерзкий ублюдок. Сделай свой ход…

Его рука обхватывает мою шею, и он прижимает меня лицом к стене, используя свой вес, чтобы пригвоздить меня к месту.

У меня мурашки бегут по коже от его тяжести. Парализующей мощи мужчины, решившего взять все, что захочет.

Я притворно всхлипываю. Небольшой приступ отчаяния.

― Ш-ш-ш-ш, ― шепчет он мне на ухо, заставляя мою кровь стынуть в венах. ― Будь хорошей маленькой пустышкой.

Ярость взрывается у меня под ребрами, когда я думаю о том, со сколькими еще он так поступил. Скольких поглотила его прожорливая жадность, словно они были не более чем закуской.

Больше этого не произойдет.

Я поднимаю ботинок и прикусываю металлическую пластинку, венчающую мой задний моляр. Со щелчком железный штырь вылетает из моего каблука.

― Glei te ah no veirie, ― протяжно шепчу я, слова, с трудом удерживаемые во рту, обретают свободу. Это обращение к Клод лишить легкие Тарика почти всего воздуха.

Она хихикает.

Тарик пытается втянуть воздух в сжимающиеся легкие, и я втыкаю стопорный штырь в верхнюю часть его ботинка. Прикусив пластинку еще раз, я вгоняю штырь так глубоко между тонкими костями и сухожилиями Тарика, что единственный способ избавиться от него ― это отрубить его конечность.

Меры предосторожности.

Сомневаюсь, что Клод ослабит хватку на его легких, но, будь я проклята, если позволю ему натравить на меня Игноса. Огненный бог любит пировать, и я лучше заживо сдеру с себя кожу, чем позволю ему коснуться меня.

Снова.

Рука Тарика падает, и он, прихрамывая, отступает назад, ботинок шаркает по снегу, а я поправляю платье и выпрямляюсь.

― Тарик, мать твою, Релакен, ― бормочу я, извлекая из потайного кармана лифа украшенный рунами клинок из драконьей чешуи, достаточно острый, чтобы резать кости как масло.

Я поворачиваюсь, наклоняю голову и смотрю прямо в его округлившиеся, налитые кровью глаза ― от предвкушения у меня покалывает кончики пальцев.

― Твой сон благословлен Творцами?

Его глаза выпучиваются, затем находят лезвие, которое я кручу в руке. Он теряет равновесие и приваливается к дальней стене, разинув рот и хватаясь за горло.

Полагаю, это «нет».

Его грудь сотрясается в конвульсиях, и едва заметный вдох со свистом проникает в дыхательные пути, почти не наполняя его сдавленные легкие. Достаточно, чтобы он не отключился, пока не услышит мою хорошо подготовленную речь.

Однажды я наблюдала, как кто-то забросил леску в замерзшее озеро и вытащил на поверхность длинную, скользкую рыбу. Она извивалась на снегу, сверкая радужной чешуей, а ее пасть все открывалась и открывалась, пока она не замерла в леденящей душу неподвижности.

Моя игра всегда напоминает мне о том случае, только тогда мне было жалко рыбу.

К Тарику я не испытываю ничего, кроме яростного желания перерезать ему горло, пока он не разрушил еще несколько жизней. Но не сейчас.

Сначала он должен пострадать.

Я подаюсь вперед, переводя взгляд между его руками и пытаясь сделать выбор. Сложно ― они так похожи.

― Какой-нибудь другой клинок Феникса мог бы поступить мягче, ― говорю я, остановившись на правой. Я хватаюсь за нее и тяну к себе, перерезая лезвием его запястье так быстро, что он не успевает понять, что произошло, пока я не машу перед ним его отрубленной конечностью. ― Наверное, сделал бы это после твоей смерти.

К несчастью для Тарика, у меня есть особый запас ярости, который я приберегаю специально для таких, как он.

Он таращится на меня, пытаясь ухватиться за шею, как будто его рука все еще на месте, кровь хлещет из омерзительного обрубка, а рот распахнут так широко, что видны миндалины.

― Возможно, мне стоит объяснить, ― говорю я, доставая из кармана вощеный мешок. Я засовываю отрубленную руку внутрь и затягиваю шнурок. ― Видишь ли, я бродила по подземному городу и наткнулась на твой маленький бизнес.

Маленький ― это мягко сказано. Его разросшееся заведение похоже на собственный город, в котором есть яма для сражений размером с амфитеатр, спальные комнаты для тех, кто не хочет пропустить ни одного боя, и камеры с детьми в клетках. Пустышки, которых он нашел на стене или купил у отчаявшихся родителей, не имеющих достатка, чтобы их прокормить, уверенных, что покупают своим малышам шанс на жизнь.

Шанс проложить себе путь к превосходству.

Никто из них не выглядел истощенным, но есть другие способы уморить душу голодом.

― Я пыталась освободить твоих пленников, некоторые из которых, должна добавить, остро нуждались в целителе, чтобы вылечить их маленькие, изувеченные тела. ― Я машу перед ним мешком и пожимаю плечами. ― Представь себе мое разочарование, когда я обнаружила, что мне нужен отпечаток твоей руки, чтобы открыть их камеры.

По его паническому взгляду я понимаю, что он недостаточно хорошо представляет себе ситуацию. Он слишком поглощен мыслями о собственном спасении.

Я бросаю мешок на землю, на кучу снега, который надуло, пока он возится, засовывает уцелевшую руку в карман и вытаскивает клинок. Я выхватываю лезвие из его жалкой хватки и прищелкиваю языком, прежде чем вонзить ему в бедро.

― Не то чтобы я знала, кто ты такой на тот момент, ― бормочу я, наблюдая, как он сотрясается в конвульсиях.

Наслаждаюсь этим.

Его лицо становится ярче, чем одежда, вены на висках и шее вздуваются, когда я разрезаю его кроваво-красную тунику, обнажая грудь, а затем хватаю его за другую руку, которая не перестает цепляться за меня. Я поднимаю ее, прижимаю к стене и пришпиливаю лезвием, чтобы сосредоточиться на задаче.

Все его тело снова дрожит, брюки становятся мокрыми.

― Самое смешное. На следующий дей твоя связанная нашла способ связаться с нами. Ты, конечно, знаешь, кто мы такие. «Fíur du Ath».

«Восставшие из пепла».

Выражение его лица рассыпается в прах.

Я поднимаю юбку и достаю из ботинка еще один клинок.

― Она очень красивая, твоя связанная. Поразительная. Я готова поставить все содержимое своего кошелька на то, что ты купил ее в надежде, что коричневая бусина, которую она носит, гарантирует тебе сильное потомство.

Еще несколько