Когда родилась Луна - Сара А. Паркер

Я оглядываюсь через плечо, замечая глубокое беспокойство в ее красивых зеленых глазах.

― Спасибо, но я в порядке. Мой дом так близко, что я буду спать к тому времени, когда ты закончишь застегивать пряжки на своем футляре.

Ложь.

Мой дом находится на другом конце Рва. Такими темпами, мне повезет, если я доберусь до него к восходу Авроры, поскольку я не намерена сразу отправляться в его сторону, когда наконец выберусь наружу.

Я успеваю сделать два шага к выходу, как она хватает меня за руку, несмотря на то что мои расшалившиеся нервы мчатся вперед на полной скорости.

Левви подходит ко мне вплотную.

С побледневшим лицом она обводит взглядом тускло освещенное помещение и наклоняется ближе.

― Я видела, как Тарик наблюдал за тобой, Кемори. Я опасаюсь за твою безопасность. Это время сна не слишком доброжелательно к таким, как мы.

Пожалуйста, позволь нам проводить тебя домой…

Решительность в ее голосе рассеивает мое растущее раздражение.

Она мне нравится.

Ненавижу, когда кто-то начинает мне нравиться.

Осмотревшись в свою очередь, я лезу в левый карман своего платья, ногтем разрываю зашитый шов, затем роюсь в потайном отделении и достаю маленькую стеклянную сферу ― прозрачную, но с изображением мифической птицы Феникс, вылупляющейся из язычка пламени в глубине сферы.

― Тебе не нужно беспокоиться обо мне, ― шепчу я, беря ее за руку.

Нахмурившись, она опускает взгляд, и я ослабляю свою хватку ровно настолько, чтобы она смогла увидеть сокровище, зажатое между нашими ладонями, ее глаза расширяются, когда приходит понимание.

― О-о-о, ― говорит она, и это слово дрожит, рассыпаясь на осколки. Как будто что-то внутри нее только что треснуло. ― Т-Тарик?

Я киваю, пряча сферу в карман, с которой мне бы не хотелось, чтобы нас застукали.

Она набирает воздух в легкие, но не может выдавить из себя ни слова, прерывисто выдыхает и смотрит на свои руки, сжимающие живот. Жест, который делает что-то странное с моим сердцем. Заставляет меня чувствовать, что оно вот-вот разорвется ― и не в самом приятном смысле.

Мне нужно убираться отсюда.

― Береги себя, ― шепчу я, собираясь снова отвернуться, когда она хватает меня за руку. Ее глаза остекленели от непролитых эмоций, и она протягивает мне сложенный пергамент.

― Что это?

― Мои… ну, мои контакты. На случай, если ты снова захочешь выступить вместе, ― шепчет она, растягивая губы в улыбке, которая выглядит скорее грустной, чем счастливой. Как будто она знает, что я не стану с ней связываться.

Что мы больше никогда не увидимся.

Я все равно беру его, наклоняю голову в знак благодарности и вижу, как Тарик выходит из туалета и ловит мой взгляд.

Попался.

Я поворачиваю к лестнице и спешу прочь из «Голодной лощины».

В другой жизни я могла бы подружиться с Левви. Но… Так много «но».

Я вспоминаю кое-кого другого, кого знала раньше. Кого-то с милой улыбкой и теплым взглядом. Женщину, которая теперь превратилась в смутное воспоминание, больше не отдающееся болью в моих ребрах или сердце. Не после того, как я привязала все эти тяжелые, причиняющие боль эмоции к камню, который теперь покоится на дне моего ледяного внутреннего озера.

Дружба ― это то, чего я упорно стараюсь избегать. И в большинстве случаев мне это удается. Чем сильнее ты заботишься, тем более хрупким все кажется.

Легче просто… Этого не делать.

ГЛАВА 3

Валит снег — крупные хлопья тают на моих украшенных перьями ресницах и заново устилают тротуар. Лед хрустит под ботинками, когда я иду по унылому Рву, почти полностью лишенному жизни в этот поздний час.

По обе стороны от меня возвышаются две огромные каменные стены, тянущиеся параллельно с востока на запад, насколько хватает глаз. Они похожи на два высоких книжных шкафа, а проход между ними достаточно широк, чтобы по нему бок о бок проехало множество телег.

Стена, подобно поясу, обхватывает пухлое брюхо нашего мира, и разделена внутри на густонаселенные сегменты, как, например, здесь, в Горе. Она достаточно глубокая, чтобы жители чувствовали себя в безопасности внутри длинной траншеи ― вдали от непосредственной угрозы хищников.

Это ложь.

Здесь, в защищенном Рве, их не меньше, а может и больше. Просто они хорошо маскируются.

Из роя, проносящегося над головой, вылетает серебристый мотылек и порхает так близко, что его пушистые крылья осыпают меня светящейся пыльцой.

Я улыбаюсь.

Мне нравится это время сна, когда кажется, что есть только я, мотыльки и облака, окрашенные в цвета леденцов. Хотя это не так.

Потому что за мной по пятам идет монстр.

Несмотря на то, что Тарик старается, чтобы его шаги идеально совпадали с моими, ступая достаточно мягко, чтобы спрятаться за звуком падающего снега, я ощущаю его присутствие, как надвигающуюся тень, угрожающую поглотить меня.

Я должна бояться. Нервничать. Может быть, немного грустить от того, что мне предстоит сделать.

Выживание ― забавная штука. У кого-то это мольба, у кого-то ― крик. У меня ― это обожженный скелет выкованной в огне ярости, который держит меня в вертикальном положении. Я продолжаю двигаться вперед.

В моей груди осталось совсем немного влажного и мягкого. Она наполнена жесткостью и враждебностью, не допускающих таких вещей, как забота о подобных Тарику Релакену. Даже если бы он был кучей дерьма на тротуаре, я бы все равно не преминула растоптать его.

Возможно, это тоже делает меня чудовищем.

Я не рефлексирую над этой мыслью, отбрасывая ее в сторону, пока зигзагами поднимаюсь по лестнице с внутренней стороны южной половины стены, преодолевая уровни, проходя мимо дверей, закрытых на время сна. Я продолжаю идти, пока стена не становится просто стеной. Больше никаких жилищ, встроенных в нее.

Фейри не нравится жить так близко к небу, воздух так далеко вверху кажется… заимствованным. Как будто он не принадлежит нам.

Как будто он принадлежит драконам.

Дрожь пробегает по спине, и я сворачиваю на юг по длинному ветровому тоннелю, из которого открывается вид на облака, висящие так близко, что, кажется, я могу протянуть руку и зачерпнуть горсть из их тяжелого подбрюшья.

Когда до смертельного падения на землю остается всего несколько шагов, я засовываю руку в карман и снимаю железное кольцо, открывая себя буйству песен, которое грозит перемолоть мой мозг в мелкую крошку.

Гребаный… хаос.

Сухожилия на шее натягиваются, вены на висках пульсируют от слишком