Его бывшая жена. Последний шанс - Ирина Шайлина

И мужчина, который принимал участие в твоём создании, уедет, добавила мысленно.

– Тётя Надя хорошая, – вздохнула дочка. – Конфеты даёт.

Выходим из подъезда, я так стискиваю детскую руку, словно в любой момент бежать готова. Но никто не выходит нам навстречу из припаркованных вдоль сугробов машин. Все хорошо. Он не приехал. Расслабленно выдыхаю.

Всю дорогу Ника болтает без остановки, я помогаю ей переодеться, когда у меня звонит телефон. Трубку беру сразу, без задней мысли.

– Я подъеду к тебе через десять минут?

– Я не дома пока.

Секундная пауза. Из группы доносится детский крик, а потом задорный смех.

– У тебя там дети?

– Это телевизор, – тут же отвечаю я. – Я приеду минут через двадцать.

Опускаю телефон в карман, смотрю на дочку. Существует предрассудок, что у альбиносов красные глаза. Нет, это не так. Они у неё серые. Но такие светлые, что почти прозрачные. В разы светлее хмурого неба, но такие же безграничные. И смотрят они на меня с укоризной.

– Врать не хорошо.

– Я знаю, но все мы иногда врем. Пока, снежок.

Поцеловала её в пробор между косичками, помахала рукой и поспешила на улицу. В машине снова убрала кресло в багажник, посмотрела, чтобы ничего детского не валялось. Я устала уже так жить. Хочется, чтобы снова Ника и я, и никаких переживаний.

Бессонов курит у подъезда. И вот хочется ему вставать так рано, учитывая, что у него здесь и обязанностей никаких нет? Если только для того, чтобы мучить меня.

– Я тебя давно спросить хотел, что за фамилии дурацкая?

– У меня? Я же сюда зимой приехала. Пять лет назад. Хотелось лета и теплышка, вот я себе фамилию и придумала. Сама.

Отбросил сигарету, направился к машине и открыл мне пассажирскую дверцу.

– Почему тебя дома нет? Время без пятнадцати восемь. Где ты ночевала?

– Это не твоё дело, Бессонов.

– У мужчины?

Я вижу, как его руки сжимают руль, так, что белеют костяшки пальцев. Но его моя жизнь и правда, не касается. А ещё… Ну, пыталась я. Пробовала. Ника только в садик пошла, я ещё не начала работать полный день, у меня даже время было. И я позволила себе познакомиться с другим мужчиной.

Он был хорошим. Всяко лучше Бессонова. Он был милым. Его не пугало наличие Ники. Но когда я допустила близость с ним, я поняла, что просто ничего не чувствую. Сплошная механика, я лежу, он на мне двигается, дышит тяжело, а я размышляю – в какой момент лучше застонать, чтобы было правдоподобнее?

Бессонов так выжег меня изнутри, что теперь в моем сердце, и вагине, похоже, больше нет места другим мужчинам. С тем парнем я вскоре порвала, и поняла, чем так – лучше никак. У меня Ника есть, больше мне для счастья ничего не нужно.

– Я не буду отвечать на этот вопрос.

Некоторое время мы едем молча, и я даже не спрашиваю куда.

– Чем тебе не угодила моя фамилия? Ты же понимаешь, что тебе от меня не отмыться. Никогда. Я видел твою девственную кровь. На себе, на своём члене, на простынях. Я был у тебя первым, Мира.

На мгновение закрываю глаза, не больше, он не должен понять, что делает мне больно.

– Ну и что, – легкомысленно пожимаю плечами я. – Не последним же.

И его глаза загораются таким бешенством, что мне внезапно становится весело. Пусть у меня больше не розовые волосы и хожу я в деловых блузках, а не в разноцветных кедах. Я все та же хрупкая девушка, которую так легко обидеть. И понимание того, что я могу обидеть Бессонова – такого большого и сильного, меня пьянит. Я тоже могу делать ему больно.

Глава 10. Тимофей

День был шумным и бестолковым. Но – до странного радостным. Я повёз Миру за город. Здесь, у озера, были высокие горки для катания на ватрушках, вкусно пахло шашлыками, а кофе в закусочной у дороги был невероятно вкусным.

Мира была права. Для всего этого мне вовсе не нужен был сопровождающий. Мало того, я совершенно не так планировал провести эти дни. Хотел посетить предприятия, посмотреть на работу, говорить с людьми. А в итоге так и тянет забрать куда-нибудь Миру, смотреть, как пьёт кофе на улице из стаканчика, удерживая его ладонями в пушистых варежках, и иногда, словно забывшись, забыв, как ненавидит меня, улыбается.

Очередная ватрушка с Мирой лихо слетела со склона и укатилась далеко в сугроб, перевернулась, Мира воткнулась прямо в снег. Я, проваливаясь, побежал к ней. Сразу вспомнились все страшные истории про тюбинги – люди здесь и шеи ломали. Перевернул Миру, у неё лицо бледное, глаза закрыты и даже кажется – не дышит.

– Эй, – позвал я. – Эй, Летняя, очнись.

Тишина. Я напрягся порядком, потом осторожно её потряс, затем прижался ухом к груди, словно можно было через пуховик понять, бьётся ли там сердце.

И тогда…она засмеялась. Звонко и задиристо, как раньше совсем.

– Бессонов, – всхлипнула, даже всхрюкнула она. – Как же тебя легко напугать.

– Хорош, – сердито выдохнул я. – Задницу уже отморозил. Поехали в город.

Подал ей руку, помогая встать, повёл на стоянку. Шёл и вспоминал, как она смеялась. Хотелось смешить её снова и снова, чтобы только слушать, но она снова ушла в себя и закрылась. Блядство.

Только услышав этот её смех, понял, как мне его не хватало. Заехали в ту самую закусочную, я ужасно проголодался. Шашлыков заказал целую гору, всех видов, которые здесь были. Принесли на огромном деревянном блюде, обложив крошечными помидорками и кольцами срочного маринованного лука.

Мира прищурилась, выбирая самый аппетитный кусок, и схватила его руками, презрев поданные к столу приборы.

У меня не болело сердце. Никогда ни в какие моменты, но вот сейчас что-то внутри тревожно заныло. Но это была не боль, просто пустота, которая там обосновалась, а теперь росла, грозя поглотить меня полностью.

Страшно. Смотрю на неё и страшно осознавать, что я уеду, и она останется. И больше не будет поводов её увидеть, в конце концов, есть же у меня гордость, ну. Именно из-за этой гордости не смог простить, указал на дверь пять лет назад. И считал, что был прав. И сейчас считаю, только что-то ни хрена не легче. Не нужно было все это затевать, только стали затягиваться раны.

Черт, черт.

– Я подписал ту сделку ещё вчера, – вдруг признался я. – У меня больше нет причин оставаться здесь.