Любовь по-немецки – 2. Особые отношения - Мара Дорст

дни после моего возвращения, не балует меня карманными деньгами. Это случается только когда он в хорошем настроении и доволен моим поведением. Обычно он становится щедрым после визита к маме и, собственно, это именно ее деньги. Она получает неплохую пенсию за себя и за умершего супруга. В Германии пенсию после смерти не забирает государство, как у нас в России, она достается партнеру по браку, что я считаю в высшей мере справедливым. Пару раз в месяц Йенс дает мне 10, а иногда 20 евро, причем с таким видом, словно облагодетельствовал меня. Я стараюсь вообще не тратить эти деньги, так как их наличие служит определенной подушкой безопасности для меня. Наученная горьким опытом прошлой жизни с Йенсом, я никогда не исключаю возможности того, что мне снова придется бежать от него. Кроме того, я твердо решила на этот раз хоть немного познакомиться с Германией, посетить какие-нибудь города. Но я прекрасно знаю, что Йенс никогда не согласится не только спонсировать мои поездки, но и отпустить меня одну. Единственной возможностью осуществить мои планы, является наличие собственных накоплений.

Поначалу я складывала деньги туда, где им и положено находиться- в кошелек. Но после того, как я обнаружила, что Йенс снова роется в моих вещах, пока я принимаю душ, я начала перепрятывать их во внутренний карман рюкзака. К сожалению, и это не помогло: выданная им же накануне десятка на следующий день бесследно исчезла. Я прекрасно знала, что это сделал Йенс. Я не могла ее потерять, а кража в школе была просто исключена, потому что мой рюкзак не оставался без присмотра ни минуты: даже курить в перерыв я выходила с рюкзаком. Но и доказать я ничего не могла. Йенс смотрел на меня безмятежными как у ребенка глазами психопата, в которых при всем своем желании я не могла бы отыскать ни капли сомнения или угрызений совести, и я начинала сомневаться в том, а были ли вообще эти евро, или мне все это приснилось. Для тех, кто, к счастью, далек от контакта с психопатами и нарциссами, я объясню, как называется манипуляция, которую он регулярно в той или иной форме проделывал со мной. Это газлайтинг (происх. термина от фильма «Газовый свет» (1944г. США, режиссер Джордж Кьюкор).

Отсутствие собственных средств оказывало очень сильное психологическое воздействие на меня. Казалось бы, мои потребности в пище и сигаретах были удовлетворены, а все остальное, в чем возникала нужда, муж мне покупал. Если мне нужны были прокладки, тампоны, краска для волос или крем для лица, Йенс приносил их из супермаркета без разговоров. Но проблема была в том, что я не могла купить это сама. Только здесь я поняла, какое важное значение для человеческого существа имеет свобода самому распоряжаться деньгами, решать самостоятельно, что купить, не отчитываясь ни перед кем, пусть это даже будет бесполезная мелочь. Финансовая независимость является частью полноценной жизни. Право человека владеть денежными знаками и тратить их по своему усмотрению, да и само наличие денег дают ощущение свободы. Их отсутствие даже при удовлетворении всех базовых потребностей ставит в положение раба или домашнего животного.

Даже полученные в кассе школы деньги я должна была возвращать Йенсу, потому что он покупал билет на поезд, чтобы я могла добраться до школы в Ильцене, на свои средства, и, казалось бы, его требование получить назад потраченные деньги было вполне разумным. Но, с другой стороны, государство оплачивало мое пребывание в Германии, и пособие по безработице и средства для аренды моей части жилья полагались именно мне, хотя и получал их Йенс. Изначально пособие в Jobcenter было оформлено на его Konto (счет), потому что на тот момент у меня не было никаких счетов в банках Германии. Затем, когда документы уже позволяли, я неоднократно пыталась продавить тему открытия собственного конто и переоформления на него моего пособия от немецкого государства, но в ответ слышала лишь упреки в том, что я проедаю больше, чем он получает за меня. Йенс находил какие угодно отговорки, чтобы не помогать мне решить этот вопрос. Если бы я имела свои собственные деньги, он утратил бы всякую власть и контроль надо мной, а этого он никак не мог допустить.

Сегодня я решаю позволить себе потратить школьные деньги на себя. Я прекрасно понимаю, что дома меня ждет скандал, но сейчас меня это мало волнует. Я хочу насладиться настоящим моментом: прекрасной погодой, красивым пейзажем, атмосферой старинного немецкого городка, вкусными круассанами со свежим ароматным кофе, и хоть ненадолго ощутить свободу и вкус независимой жизни.

Попасть в школу можно только нажав на кнопку вызова на домофоне. Девушка с лучезарной улыбкой открывает мне дверь, и я в который раз дивлюсь ее терпению спускаться со второго этажа, когда кто-то приходит в офис. Конечно, эта миссия выпадает не ей одной, и я не знаю, по какому принципу сотрудники школы между собой решают, кому на этот раз идти вниз встречать гостей, услышав мелодичную трель Klingel (входного звонка).

Почему в школу нет свободного входа, мне тоже не совсем ясно. Тихий Ильцен совсем не создает впечатление города, где в здание могут ворваться преступники или террористы, но кто знает… Я не сильно задумываюсь над этим вопросом, принимая заведенный порядок как данность.

Увидев меня, Марек корчит недовольную мину и сообщает, что фрау Катце все равно нет на месте, поэтому подписать разрешение на выплату некому.

– А когда она будет? – робко спрашиваю я.

– Понятия не имею, – пожимает плечами Марек и злорадно добавляет, – может быть ее вообще сегодня не будет.

Ну что же, решаю я. До следующего поезда еще полтора часа, идти мне все равно некуда, почему бы не подождать здесь. Я усаживаюсь в коридоре, ставлю рядом с собой рюкзак, раскладываю на коленях учебники. Всем своим видом я показываю, что я здесь надолго и не собираюсь уходить, пока не появится фрау Катце и я не получу свои деньги за билет. Марек время от времени бросает на меня взгляды в полуоткрытую дверь, чтобы проверить не ушла ли я. Увидев, что нет, быстро опускает глаза назад к своим бухгалтерским бумагам. Ну и пусть думает, что угодно. Я всего лишь хочу получить положенную мне компенсацию за проезд, а это, простите, его работа.

На стенах в коридоре развешаны фотографии выпускников школы: несколько групп, лица все сплошь смуглые, темные восточные глаза, черные вьющиеся волосы. Волосы девушек спрятаны под хиджабами. Такая же фотография нашей группы  когда-нибудь тоже украсит эти стены, только диссонансом среди всей этой картины будет моя светлая кожа и рыжие волосы. Как странно, что в нашей школе так мало представителей из Восточной Европы, только я и Артур. Ну еще Сашка, но его можно не считать, так как он почти не ходит на занятия.

На столике, предназначенном для заполнения бумаг, разложены многочисленные брошюры по адаптации в Германии, повествующие о возможностях обучения здесь и ориентирующие в поисках работы. Отдельно плакаты и визитки с номерами, куда можно позвонить в случае домашнего насилия. Все буклеты имеют параллельный перевод на арабский и французский и английский языки, и я понимаю, что они предназначены для женщин и девушек из Сирии, Туниса, Ирака, Ирана. Про то, что в ситуации домашнего насилия здесь может оказаться женщина из России, жена немецкого бюргера, видимо, немецкое государство даже подумать не может.

Пока я ожидаю, на этаже появляются несколько человек восточной внешности. Меня даже зависть берет, как быстро и хорошо они говорят по-немецки. Я давно обратила внимание, что почти все мигранты из стран Востока и Азии (за исключением пока моих одноклассников), очень хорошо говорят по-немецки. Интересно, через сколько лет я смогу хоть немного приблизиться к этому уровню? Мне так хочется, чтобы моя речь была свободной, уверенной, чтобы