Семь пятничных шалостей - Соня Субботина

со здравым смыслом была проиграна, и Юля все же включила голосовое. Обычно она увеличивала скорость, чтобы прослушать все побыстрее, но в случае с Максом ей хотелось подольше слышать его чуть хрипловатый голос. Наверное, она сейчас выглядит как какая-то сумасшедшая, переслушивая забавную историю про постановку вальса на выпускной, которую знает уже чуть ли не наизусть (еще несколько раз она переслушала это голосовое ночью в наушниках). Хорошо, что мамы нет дома, а то она точно взяла бы дочь в охапку и отвела бы на прием к деду-психотерапевту. Для профилактики, а там дальше как пойдет.

Закончив переслушивать некоторые сообщения от Макса, Юля зашла в Тикток. Она хотела просто проверить вкладку с уведомлениями и поотвечать на комментарии, если они есть, но зачем-то решила пересмотреть свое закрепленное видео с первого сентября и… канула в пучину.

Ролик с цветами и тележками продолжал набирать просмотры и лайки, чего не скажешь об остальных видео Юли. Ни влоги с учебы или работы в театре, ни процессы пошива корсетов, что она так любила, так и не смогли преодолеть отметку в тысячу просмотров. Юля видела пятьдесят два лайка на последнем видео и чувствовала себя самой настоящей неудачницей. В то время как другие девочки с творческих специальностей набирали сотни, тысячи и десятки тысяч. Нужно было срочно придумать что-то эдакое. Как полсотни букетов в школу, только лучше. Ярче. Интереснее. И желательно дешевле.

«Посижу пять минуточек в Тиктоке» затянулось на полчаса. Юля взглянула на время и, ойкнув, скинула грязную посуду в раковину и побежала собираться. Потом помоет, главное, до прихода матери успеть.

Перед зеркалом Юля чуть не нанесла на синяки под глазами коричневую помаду. Ругнувшись на того, кто вообще придумал делать такие разные продукты в одинаковых упаковках, Юля подошла к шкафу и достала из заначки два энергетика. Один открыла сразу, а второй закинула в сумку, думая о том, что химоза с сахаром, кофеином и таурином ей дороже предостережений родителей не портить себе желудок всякой гадостью. О чем они не узнают, им не навредит. Иначе оба уже к ее выпуску со школы поседели бы. Не из-за энергетиков, конечно же.

Отпивая из белой жестяной банки, Юля критическим взглядом окинула свой шкаф с одеждой. Говорила же родителям, что гардеробная ей нужнее, чем кабинет отцу, но нет же, никто ее не послушал! И теперь она уже не знает, куда еще впихнуть новые вещи, в то время как кабинетом отец пользуется от силы пару раз в год – когда нужно подключиться к какой-нибудь конференции ужасно умных дядек, которые обсуждают вопросы, как же лучше делать подтяжку сисек безумно богатых тетек.

Юля прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, пытаясь понять, какая одежда будет отражать ее сегодняшнее настроение на все сто, нет, тысячу процентов. Изначально хотела пойти в белых джинсах или бежевом вязаном платье, но ни грязь и лужи за окном, ни пара по рисунку никак не сочетались с ее желаниями. Свой выбор Юля остановила на сером трикотажном платье в обтяжку и теплых колготках того же цвета. Сверху она накинула желтое пальто. Образ она завершила такой же яркой береткой. Уши, конечно, не спрячет, зато выглядит мило. Если солнце не выглядывает уже пару дней, она сама станет солнцем. А на сером не так видно будет, если она перемажется в грифеле (а она перемажется).

На пару Юля чудом не опоздала. Нет, все же опоздала, но пришла все равно раньше, чем их препод. Чудом же было бы опоздать туда, куда преподаватель обычно приходит под конец занятия. Творческая личность, как-никак. Пару раз его картины отправляли аж в Москву! Ну да, конечно, куда там ему до обычных смертных студентиков.

Юля взяла свой мольберт и села рядом с Октябриной.

– Наш Гурман еще не объявлялся? – спросила она у одногруппницы, раскладывая на табуретке рядом с собой карандаши разной твердости.

Преподавателя на самом деле звали Герман Аркадьевич, а свое прозвище он заслужил еще на первом курсе высказываниями про невкусные яблоки и груши. Видимо, всех преподов рисунка и живописи штампуют на одном заводе, где каждому в голову вбивают эти базовые фразы про вкусовые качества ненастоящей еды и способности неодушевленных предметов дышать.

Судя по всему, в больших серебристых и расписанных акриловыми маркерами на манер граффити наушниках Октябрины играло что-то среднее между звуками экзорцизма и воплями бесов, так что вопрос Юли остался без ответа.

Юля предприняла еще одну попытку узнать ответ на свой вопрос. Снова безуспешно. Тогда она несильно толкнула локтем Октябрину. Сработало! Подруга с недовольным видом подвесила наушники на шею и повернулась к Юле. Ее сине-бирюзовые из-за цветных линз глаза впились прямо в душу.

– Ну что? Надеюсь, кто-то помер, – тихо пробормотала она. Так отвлекать себя от работы она могла позволить только своей сестре-близняшке. Но Августины здесь не было, и вряд ли она когда-нибудь вернется в институт. А внезапный толчок под ребра от Юли лишь в очередной раз напомнил ей об этом печальном факте.

– Все живы. Гурман не приходил? – в третий раз повторила свой вопрос Юля.

– Нет. – Октябрина собиралась вернуть наушники на их законное место, но Юля заговорила вновь:

– На перекур когда пойдем? – Перекурами в их группе называли перерывы, хотя большинство даже не курило.

– Ты ток пришла, какой перекур? – хмыкнула Октябрина, откладывая карандаш и лист бумаги на свой табурет.

– Ма-а-аленький? – не унималась Юля.

Наконец Октябрина согласно кивнула, они встали, попросили старосту написать, если вдруг Гурман решит обрадовать простых смертных своим присутствием раньше времени, и вышли из аудитории.

Юля старалась поддерживать со всеми своими одногруппниками если не приятельские, то хотя бы нейтральные отношения, но с Октябриной и Августиной смогла по-настоящему сдружиться. К слову, она стала единственной, кого к себе подпустили эти две странные девочки, проводившие почти все время в больших наушниках. Если они и общались с кем-то, то друг с другом и без слов – перебрасывались взглядами, беззвучно шевелили губами и показывали странные распальцовки. Это сейчас Юля знала, что это русский жестовый язык, который они выучили раньше, чем научились нормально говорить, чтоб общаться со старшим глухонемым братом. Тогда же это казалось дикостью. Вся группа считала этих близняшек если не гостями из соседней галактики, то минимум сбежавшими пациентками психушки.

Имени их брата Юля долго не могла узнать и думала, что его зовут Юлий или Сентябрин. Или как-то еще в духе месяцев года, а он оказался просто Никитой. Наверное, в переводе с какого-нибудь греческого: бедолага.

Октябрина и