Сильверсмит - Л. Дж. Кларен

— Я говорила, что было двое мужчин, — голос Джеммы стал тише. — Второго зовут Молохай.

Она сказала «зовут», а не «звали». Волнение во мней закрутилось вихрем. Это должно было означать, что Молохай все еще жив после четырехсот лет, точно так же, как и Симеон. И если этого было недостаточно, чтобы скрутить желудок в узел, то его зловещее имя справилось с этим на ура.

— Симеон предпочитал работать с травами, зельями и заклинаниями. Он был — и есть — методичен, а Молохай был более… экспериментален в магии. В свое время они прекрасно взаимодействовали, и новый мир ничего не недоставало, но со временем Молохай захотел то, чего не мог получить.

Мой желудок сжался от ужаса в взгляде Джеммы.

— У Симеона была сестра, — продолжила она, — на десять лет младше его и Молохая. Ее звали Кристабель. Она была ангельски прекрасна, и пока Симеон и Молохай были подобны богам, они позволяли Кристабель быть королевой народа, любимой и безусловно почитаемой. Симеон и даже Молохай тогда понимали, что нужно править иначе, чем предыдущие поколения, чтобы заслужить доверие людей. Мужчины из рода Рексусов были жестокими и считали, что Нирида окажется слишком слабой, если при власти будет женщина.

— Поэтому создавалось впечатление, что за женщиной стоит кто-то «настоящий», кто действительно правит, — добавил Финн, поднимая кружку в мою сторону. — Они принимали большинство решений сами, но делали Кристабель лицом власти. Пока в кровной линии жила женщина, править должна была женщина.

— Правительница с мягким сердцем, — добавил Каз, положив руку на грудь. — Меньше шансов на восстание.

— Они использовали ее? — спросила я, чувствуя, как подкашиваются колени.

— Она согласилась с этим, — Джемма сердито посмотрела на братьев Синклеров. — А Молохай любил ее, точнее, был одержим, но в тот момент, когда она стала достаточно взрослой, чтобы познать любовь, она отдала свое сердце другому. И хотя Молохай одаривал ее дарами, магией, всем, что только можно пожелать, она так и не полюбила его в ответ. Ее сердце принадлежало другому — молодому, уважаемому солдату небольшой, но растущей кавалерии. Когда Кристабель вышла за него замуж и забеременела, вся доброта, удерживающая Молохая в узде, исчезла. Его ярость вырвалась наружу. После рождения ребенка Молохай убил мужа Кристабель, а затем убил и ребенка. Проткнул сердце младенца всего через несколько дней после рождения.

Тошнота подступила к горлу. Какое должно быть это ничем не сдерживаемое зло, чтобы убить младенца…

Джемма сделала паузу, позволяя информации осесть, и с тревогой посмотрела на меня. Я глянула на Каза и Финна напротив, на Эзру рядом — все трое сидели тихо, сложив руки на коленях. Их лица были серьезны, но, по-видимому, они эту историю слышали сотни раз, и эту ее мрачную, но неотъемлемую часть.

— Почему я узнаю это только сейчас? — в сердце проснулась злость. Ноздри раздулись. Инстинктивно я снова перевела взгляд на Смита, чьи губы были сжаты, челюсть напряжена, а гнев сдержан, будто ради меня. Это ощущение поддержки, тихой, но непреложной, окутало меня полностью.

— Потому что твои родители пытались тебя защитить, — Джемма встала из-за стола и начала расхаживать по маленькой кухне. Три шага туда и три обратно. — Видишь ли, убийство ребенка Кристабель было недостаточным для Молохая. Он вернулся к месту, где он и Симеон нашли магию, и взял больше. Он взял что-то темное и злое — всепоглощающие тени. Он проклял Кристабель ужасной болезнью, заставив ее умирать медленно и мучительно. Она умерла через шестнадцать лет, бездетная, в тридцать семь. Заклятия Симеона, соблюдающего правила равновесия, не могли противостоять теням Молохая, и ему пришлось скрываться.

— Значит, Симеон, четырехсотлетний мужчина, оплодотворил мою мать, а теперь Молохай хочет убить меня, — пришла я к ужасному выводу.

Джемма тяжело вздохнула, словно тоже имела право быть подавленной, и продолжила:

— Считается, что когда Симеон и Молохай открыли ту силу в Нириде, она вплелась и в их семьи. Кристабель начала видеть будущее. В последние годы жизни ее видения подтвердились. За три дня до смерти она проснулась посреди ночи и вызвала Симеона к себе с последним предсказанием.

Я уставилась в окно и пыталась вспомнить хоть какие-то намеки на эту историю в надежде, что Филипп и моя мать что-то мне рассказывали. Что они не держали меня в неведении. И, может быть, так оно и было до несчастного случая, но с тех пор моя память исчезла; любые попытки вспомнить оказывались тщетными. Стоило мне приблизиться к чему-то цельному, как оно вырывалось из памяти некой силой, будто та травма — та самая преграда, что удерживала мои воспоминания — была живой и активно сопротивлялась мне.

— Каково было предвидение? — спросила я.

Джемма откашлялась.

— Молодая королева, рожденная от древней крови, покинет жизнь в уединении, овладеет силой, благословленной богами, выйдет замуж за принца народа и воскресит этот мир из тьмы Молохая.

Молодая. Древняя кровь. Покинет жизнь в уединении. Сила.

О, нет. Нет, нет, нет.

Эти люди думали, что это про меня.

Глаза мои расширились, а слова Джеммы крутились в голове, словно застрявшая пластинка. Неужели поэтому Филипп и моя мать держали меня здесь, чтобы защитить от всего этого, пока я не стану достаточно взрослой? Стану ли я когда-нибудь достаточно взрослой? Достаточно готовой? Хотели ли они дать мне нормальное детство? Может, это бы сработало, если бы я хоть что-то помнила о нем. Джемму прислали к нам домой просто для того, чтобы социализировать меня? После того как я проснулась в семнадцать без памяти, я начала отстраняться, но дать мне подругу, только чтобы потом забрать ее… Что-то было не так.

Особенно когда я посмотрела на свои хилые руки.

— Нет, — дрянное старое зеркало на стене издевалось, отражая мое растущее беспокойство. — Это неправильно. У меня нет никакой силы.

— Ари, — она остановилась, ее голос замедлился и смягчился, словно я была трехлеткой, собирающейся закатить истерику. — Ты далеко не одна в этом. Когда Симеон ушел в подполье в маленькой деревушке на юге Уоррича, он встретил семью Уинтерсон. Вместе они двинулись на юг, в Авендрел, собрали сопротивление и построили общину под горой. Крепость стремительно росла последние четыреста лет, — Джемма опустилась и взяла мои руки. — Из ужаса, который Молохай навел на наш народ, родилась сплоченность. Молохай по-прежнему контролирует большую часть южных земель, но мы удерживаем север. А Пещеры Уинтерсон — там сейчас твоя мать, — добавила Джемма, словно новость о моей халатной матери могла все исправить. — Наш лидер, Алистер Уинтерсон, и его жена