Пойми и прости - Дж. П. Моннингер

Я смотрела на Джека, вспоминая о нашем поцелуе и о том, как его рука касалась моей поясницы.

Наконец он атаковал танцоров. Закрылся щитом в полной готовности отразить струю мочи, которой они в него целились, и скинхеды дали слабину. Джек ударил босоножкой по пенису одного из танцоров, и парень умчался прочь, пряча свое добро в штаны. Второй подкрался к Джеку сбоку, и тот ринулся к нему. Он шарахнул идиота своим щитом, и тот стремительно попятился, пытаясь удержать равновесие, но в конце концов рухнул на пол, как бревно. Его банка с пивом укатилась в толпу. Джек, запрыгнув на парня, схватил его за ногу и начал вытирать им, словно шваброй, пол. Толпа была в восторге от зрелища, а еще два парня стали кружиться вокруг них. Второй танцор — тот, который сбежал, — нерешительно попытался вступиться за друга, но зрители тут же прогнали его. Пораженный скинхед побрел прочь, бросив товарища на произвол судьбы.

Джек сделал победоносный круг и торжественно поднял щит над головой. Наши взгляды встретились, и я подумала: может ли оказаться принцем парень с крышкой от мусорного ведра вместо щита и босоножкой вместо меча, победивший драконов, которые вместо огня извергали свои ядовитые жидкости?

10

— Папа есть папа. Ты ведь знаешь, милая. Веселись.

— Я и так веселюсь. Но папа все портит.

— Он не специально. Он просто переживает. И ничего не может с собой поделать.

— Вообще-то я и так СЛИШКОМ держу все под контролем. И ты это знаешь. Он тоже.

— Просто развлекайся. Кстати, я убралась в том шкафу и раздала нашу старую одежду.

— Какую еще одежду?

— Тебе прямо срочно необходимо знать это? Голубое платье с длинными рукавами. Ты уже несколько лет не надевала его. А мне нужно место в шкафу!

— Тоже мне проблема, мам. Как мистер Барвинок?

— Много гуляет.

— Ладно, мне пора бежать. Поцелуй девочек.

— И заставить их плакать^[2]?

— Я скучаю.

— Я тоже скучаю.

Раф путешествовал ради джаза. По крайней мере, он так сказал, и мы в три часа ночи пошли за ним в место под названием «У Смарти» на крохотной улочке недалеко от канала в центре Амстердама. Он пообещал, что это того стоит, и после нескольких шотов, полдюжины джин-тоников и амстердамской марихуаны мы просто не могли отказать. Он привел нас в какой-то бар в подвале. Интересно, как в Амстердаме могут быть бары в подвалах, если весь город завис на уровне моря? Но я была не в состоянии размышлять о строительном искусстве. Я повисла на Джеке, Констанция — на Рафе, а Эми — на Альфреде, чьи пальцы напоминали мне клавиши пишущей машинки.

Виктор, граф Дракула, так и не появился на той вечеринке. Джек был знаком с ним, но я не знала, что именно их связывало.

Официантка с огромными бицепсами и таким взглядом, словно она может плюнуть тебе в напиток или унести тебя домой, хочешь ты того или нет, посадила нас за столик рядом с сортиром. Нам пришлось пробираться боком между маленькими столами, а музыка обволакивала нас, не желая отпускать. Черный парень играл на саксофоне, экспериментируя со звуком, заставляя его выть, изгибаться и тянуться. Как только мы уселись, Раф наклонился к нам и рассказал о музыканте.

— Это Джон П, — сказал он с забавным и приятным австралийским акцентом. — Он из Нигерии, но теперь живет здесь. Не думаю, что остальные ребята очень известные, но сессионные сидят…

Это все, что мне удалось расслышать. И то с трудом. К нам подошла официантка, и мы сделали заказ — коньяк с водой. Она кивнула и умчалась прочь, словно женщина, вброд переправляющаяся через болото. Я была в тумане и немного дезориентирована, но счастлива. Конечно, я — не Хемингуэй, а Амстердам — не Испания после Первой мировой, но за всю свою жизнь мне тогда удалось максимально приблизиться к любимому писателю.

— Я бы поставил семерку нашему поцелую на платформе. А ты? — спросил Джек, обняв меня.

— Так много? Я думала над шестеркой, а может, даже над пятеркой с половиной.

— Ты правша в поцелуях. Я так и думал.

— Как ты узнал?

— Большинство людей — правши. Если встретишь левшу в поцелуях, обрати внимание, у них у всех есть небольшой плавник сзади на шее. Почти незаметный, но он есть.

— Плавник?

Он кивнул.

— Это малоизвестный факт, — сказал он.

— Проблема в том, что мне никогда не ставили ниже девяти. Мои поцелуи могут погубить мужчину для всех остальных женщин. Я просто цитирую то, что мне говорили.

— Поэтому я и снизил балл, — сказал он. — Я мог поднять до десятки, но не хотел, чтобы ты падала в обморок.

— А зачем нужен плавник?

— Какой плавник?

— Ты только что говорил о плавнике. Тот, который сзади на шее.

— Люди Атлантиды. Они все левши в поцелуях.

— Так вот как можно их определить.

— А еще они не станут есть тунец. И любую другую рыбу. Это уже каннибализм.

— Понятно. А обычный человек может быть левшой в поцелуях?

— Нет, на моем пути таких не встречалось.

— Насколько опасно поцеловать гражданина Атлантиды?

— Крайне опасно. На первое свидание обязательно нужно взять пакетик соуса тар-тар, так, на всякий случай. Очевидно же, что тар-тар — это криптонит для того, кто вышел из Атлантиды.

— Ты всегда так делаешь?

— Как?

— Рассказываешь небылицы.

— Ты ведь не думаешь, что у меня сейчас нет соуса тар-тар в кармане?

— Нет, думаю, нет.

Он отклонился назад, цокнул языком и покачал головой.

— Водитель, повар или уборщик? — поинтересовалась я.

— Что? — спросил он, положив руку мне на бедро, и посмотрел мне в глаза так, что я чуть было не потеряла самоконтроль.

— Водитель, повар или уборщик? — повторила я, пытаясь игнорировать его руку и взгляд.

— Я должен выбрать что-то одно?

Я кивнула. Нужно было убрать его руку. Я прогнула спину.

— Уборщик. Я люблю готовить и вожу лучше Джеймса Бонда.

— Но ты больше похож на Росомаху.

— Мне убрать руку?

— Смотря куда.

Улыбнувшись, он убрал руку, и мы стали наблюдать за игрой музыкантов.

Официантка принесла заказ, как раз когда композиция закончилась. Раф кивнул и зааплодировал, мы повторили за ним. Любопытное зрелище — когда музыканты находят друг друга в мелодии. Любопытно и то, что Джон П — это нигериец, играющий на саксофоне в европейском баре, а мы приехали из Соединенных Штатов и все находимся здесь и сейчас. Может быть, во мне тогда говорила марихуана — кто знает, — но, сделав обжигающий губы и язык глоток коньяка, я посмотрела на девочек и улыбнулась. Эми и Констанция медленно моргали и качали головами под музыку.