Когда мы были осколками - Акация Блэк

– кусок дерьма. Трус. Не в силах покинуть ее, опускаюсь на пол и прижимаюсь спиной к двери. Не знаю, как долго сижу в таком положении. Минуты кажутся часами. Веки тяжелеют. А потом я чувствую это. Знакомое тепло, от которого волосы встают дыбом. Чарли. Моя младшая сестра садится передо мной и гладит по лицу. Я борюсь с тем, чтобы не дать слезам пролиться. Не хочу, чтобы она видела меня таким.

«Прости меня, – шепчу я. – Я больше так не могу».

Поток воздуха раздувает ее волосы, и она улыбается.

«Она нужна мне, Чарли».

Она вытирает слезу с моей щеки, и широкая улыбка озаряет ее детское лицо. Она кивает. Один раз.

– Ты все еще там?

Резко распахиваю глаза, когда из-за двери доносится приглушенный голос Луны. Через секунду сглатываю и выдыхаю:

– Да.

Она открывает, и я с грехом пополам встаю с пола. Теперь, когда я стою с ней лицом к лицу, дышать уже не так тяжело. Мы смотрим друг на друга. Никто из нас не знает, что сказать, и через несколько секунд я решаю прервать тишину.

Надеюсь, она меня поймет.

– Помнишь, я сказал тебе, что ты задаешь не те вопросы?

Она кивает.

– Хочешь знать, какой вопрос тебе следовало задать мне в тот вечер?

Она сглатывает.

– Да.

– Такой: когда я не любил тебя?

Луна судорожно втягивает воздух, когда я заглядываю ей в глаза. Впитывает мои слова. Проверяет их. Пробует на вкус.

– Задай вопрос, Луна.

– Когда ты не любил меня, Лиам?

Я закрываю глаза, потом снова открываю.

«Прости меня, Чарли».

– Не было ни дня, когда бы я не любил тебя, крошка Луна. С тех пор как я приехал в Каролина-Бич, мое сердце принадлежало только тебе.

Боже, как приятно это говорить. Луна застывает на месте. Ее глаза наполняются слезами, губы дрожат.

Она по-прежнему ничего не говорит. И это молчание начинает меня немного пугать. Внезапно она тянет меня внутрь, затем наверх. Позволяю ей тащить себя, как неповоротливую марионетку. В ванной ее ручки с белым маникюром стягивают мою футболку через голову. Как только ее пальцы касаются моей кожи, я вздрагиваю. Это неприлично – так сильно любить женщину. Затем она опускается на колени, чтобы снять с меня туфли. Когда она поднимает глаза и смотрит на меня из-под прекрасных ресниц, я слышу, как бешено стучит пульс.

Вдруг она встает, заталкивает меня под душ и поворачивает кран. Я издаю гортанный крик.

– Она же ледяная, Лу! – рычу я.

– Зато в голове прояснится. Признаваться мне в любви в таком состоянии? Неужели ты настолько меня не уважаешь?

– Прости меня, – снова повторяю я. – Если ты…

– Ничего не говори. Просто молчи. На моей кровати лежит чистая одежда. Это вещи моего папы, – добавляет она, видя, как я хмурюсь.

– Прости, что позволил тебе думать, будто ты не самый важный человек в моей жизни.

– Я не хочу больше слышать никаких оправданий. Я хочу, чтобы ты перестал вести себя как идиот. Я терплю тебя только потому, что знаю: за всеми этими глупостями скрывается мой лучший друг.

И оставляет меня одного, пока я смотрю ей вслед, как последний придурок.

Когда спускаюсь к ней, она сидит, скрестив ноги, и пьет что-то горячее. При взгляде на меня ее лицо кривится в полуудивленной, полусердитой гримасе.

– Тебе не понравилась одежда?

– Я отказываюсь надевать брюки твоего отца.

Она прячет смех за поднимающимся от кружки паром. Да, я надел джемпер ее отца, но нижнее белье? Спасибо, как-нибудь обойдусь.

– Он не носил их уже много лет, – сообщает она мне, когда я сажусь рядом.

– Мне все равно, это странно. Луна… Я…

Она смотрит мне в глаза, пока я ищу слова. Глубоко вдыхаю.

– М-м?

– Я веду себя как придурок, потому что Чарли заставила меня пообещать держаться от тебя подальше.

От удивления она икает и выпрямляется. Теперь, находясь так близко ко мне, она с трудом выдерживает мой взгляд.

– Когда? Как?.. – всхлипывает она.

Она не спрашивает почему, и это меня просто убивает.

– В письме, которое она оставила мне. Я был так зол на тебя. Мне нужно было за что-то держаться, и я выбрал ненависть. Это было проще и не так тяжело, как продолжать любить тебя. Мне пришлось выбирать между вами – двумя людьми, которых я любил больше всего на свете. Поэтому я решил почтить ее просьбу и держаться от тебя подальше. Но, оглядываясь назад, я понимаю, что это был лишь предлог, чтобы защитить свое сердце. Без этого я бы вернулся к тебе. Рано или поздно я бы нашел к тебе дорогу.

Луна по-прежнему ничего не говорит, и я, опустив голову на ладони, продолжаю.

– Знаешь, иногда я ее вижу, – признаюсь я, не боясь осуждения. – В последний раз, когда я был в Чикаго, она сказала мне кое-что… Я тогда этого не понял, но потом на дне рождения Саманты ты сказала мне то же самое: «Не все то, чем кажется». Это не может быть совпадением, Лу. Еще она сказала, что Нью-Йорк пошел мне на пользу, что мне нужно отпустить себя, открыть глаза. И когда я впервые поцеловал тебя в офисе, я почувствовал такую вину, что… принял ту дрянь.

– Лиам…

– Я знаю, это было глупо, – перебиваю я. – С тех пор я ни к чему не прикасался, но ее слова все еще крутятся у меня в голове, – говорю я, постукивая указательным пальцем по виску. – Она говорила о тебе, Луна, теперь я в этом уверен. Она подталкивала меня к тебе. Убеждала меня узнать правду о том дне.

Открой глаза, Лиам.

Я выпрямляюсь и прижимаюсь лбом к ее лбу.

– Ты тоже ее видишь? – спрашиваю я. – В своих снах?

По ее щеке скатывается одинокая слезинка.

– Она ненавидит меня. Я бросила ее. Если бы я не спровоцировала Таллулу…

Луна вскакивает на ноги, чтобы выйти из комнаты, но я останавливаю ее за локоть.

– Это неправда, – успокаиваю я ее. – Она любила тебя. Ты хотела как лучше, пыталась защитить ее.

Подбородком упираюсь ей в макушку и обнимаю. А когда она роняет голову мне на грудь, не могу сдержать умиротворенное мычание. Веки тяжелеют, будто я вот-вот усну. Она так близко, что я слышу, как стучит ее сердце.

– Луна, расскажи мне, что произошло в тот день. Объясни, почему тебя не было с нами.

Она застывает.

– Я кое-чего не понимаю. Почему ты вдруг уехала в Майами к бабушке, когда мы должны были провести ночь вместе? Почему ты не вернулась,