Жених из Чернодырья - Полина Верховцева

— Кто здесь?!

В ответ ветер бросил ей в лицо целый ворох снега.

Не к добру — подумала я. И что-то мне в этот момент так домой захотелось, в родное Синеречье, к батюшке, что даже в груди защемило.

Может, ну его? Это Чернодырье? Пойду-ка лучше обратно.

Я даже про Марка на какой-то краткий миг забыла, правда потом вспомнила и устыдилась своей слабости.

Там человек помирает, а я от просто ветра дрожь словила. Стыдно, дорогая Симелла. Стыдно! Тоже мне невеста!

— Так что там с начинкой? — переспросила я, когда бабулечка вернулась обратно.

— Сейчас все увидишь, — сказала она, и почему-то мне в ее ласковом голосе почудилась не то угроза, не то злорадство, — ты только портки свои тяжелые скинь, да жилетку меховую.

— Зачем?

— Они жуются плохо, да к зубам пристают.

Я натянуто засмеялась:

— Хорошая шутка.

— Какая же это шутка, милая? От меха вечно вонь стоит такая, будто курицу задом в огонь сунули, да изжога лютая мучает. Так что давай, скидывай барахлишко, только носки мои не забудь вернуть. И полезай на стол, — она кивнула на раскатанное тесто, — пирожок лепить буду.

— Ээээ…бабушка? — прокряхтела я и отступила от нее на пару шагов, потому что эту самую бабушку, как-то нездорово перекорежило на бок, — с вами все в порядке?

— В полнейшем, внученька, — сказала она и хрустнула. То ли шеей, то ли ребрами, то ли чем-то еще.

Потом хрустнуло еще раз, уже где-то в районе поясницы, и еще раз у того места, на котором сидят.

Бабку скрючило еще сильнее. Голова, как у совы завернулась назад, а руки с ногами начали изгибаться в противоестественных направлениях.

— Точно все хорошо? — прошептала я, обливаясь ледяным потом, — может, водички?

— Нет воды, — проскрежетала она замогильным голосом, — закончилась.

— Так я сейчас мигом сбегаю, принесу.

Я бросилась к выходу, но на крыльцо выскочить не успела. Только схватилась за дверное кольцо, как в дверь над моей головой уперлась жилистая рука с грязными ногтями. Я аж присела.

Потом, с трудом сглотнув, медленно обернулась.

За спиной стояла…или вернее сказать, стояло что-то очень большое. Выше меня в полтора раза, с длинными ручищами, короткими ножищами, свирепой мордой, лишь отдаленно напоминающей человеческую, и голубеньким платочком на макушке.

— Ба-бу-шка… — просипела я, вжимаясь спиной в дверь, — эк тебя перекосило-то…

Оно улыбнулось, демонстрируя ряд неровных желтых зубов, и хрипло сказало:

— Начинке не положено бегать. Начинке положено лежать.

Я и опомниться не успела, как меня схватили за грудки, рывком оторвали от пола и поволокли обратно на кухню, по дороге небрежно стаскивая одежду.

А потом плюх на стол и запеленали в тесто, как младенчика с тряпочку.

— То-то леший пирожкам порадуется, когда ночью на чай пожалует, — довольно осклабилась «бабушка».

Я же шало скосила глаза на окно и снова увидела Ханса, который стоял, прикрыв глаза рукой, и сокрушенно качал головой.

Глава 6

Это как же…

Это что же…

Я, значит, к ним со всей душой, пришла о помощи просить, а они меня сожрать решили? Вот так вот запечь пирожочком с румяной корочкой и вдвоем под чаек умять? Или озерная ведьма тоже в деле?

Как это вообще называется? Не стыдно?!

От возмущения меня аж трясти начало. Попыталась выбраться, но тесто оказалось неожиданно липким, и сколько бы я ни барахталась – все без толку, ни рук, ни ног освободить не удалось.

Зато Люсенька рассердилась:

— А ну лежи спокойно, а то потом корочка прохудится и сок вытечет!

Ага, сейчас! Размечталась! Буду я тут спокойно лежать, да ждать, когда меня в печку вперед ногами засунут. Я принялась брыкаться что есть мочи, крутиться, вертеться, но в какой-то миг мне поплохело. В висках подозрительно застучало, в груди сдавило. Я даже испугалась, что сейчас снова подкатит обморок и тогда, меня бесчувственную, затолкают в печку без малейшего усилия и сопротивления.

Однако обморок не наступал, но в ушах звенело все сильнее. И в какой-то миг так больно внутри стало, что я чуть не ослепла.

Воздуха не хватало, и все мое спелёнатое тело вытянулось, как струна. Боль в каждой клеточке, на каждом сантиметре кожи. Каждый вдох через силу, будто и не воздух вовсе в избушке был, а жидкое пламя.

— Хватит кряхтеть, — сказала баба Люся, разбивая в глиняную чашку с десяток яиц. Потом туда же отправила пару щедрых ложек густой сметаны. Все это переболтала деревянным венчиком, взяла помазок и принялась смазывать тесто и ласково приговаривать, — чтобы бочок румяный был, чтобы хрустело.

Затем, начала фальшиво напевая:

— Люблю пирог с котятами, когда они пищат. Кишочки тихо тянутся и косточки хрустят. — откуда-то приволокла здоровенную лопату на обгоревшей ручке. Размером – аккурат под сверток, в котором я была замотана.

Собралась меня на эту лопату подхватить, но отвлек громкий стук в дверь:

— Кого там еще нелегкая принесла? — гаркнула она и, не получив ответа, пошла открывать.

Стоило ей только распахнуть дверь, как в дом ворвался порыв ветра, принеся с собой мглу и колючие хлопья снега. Со звериным ревом вихрь, как живой ринулся внутрь, сбив с ног ошалелую хозяйку.

— Ах, ты негодный! — прорычала она, неуклюже размахивая длинными конечностями и пытаясь встать.

Тем временем ветер добрался до кухни и перевернул стол, на котором я лежала. Кулек из теста плюхнулся на пол, ровнехонько возле приставленной к стенке кочерге, которая от порыва тоже начала заваливаться и, зацепив острым краем за тесто, порвала мои сдобные оковы.

Я выкатилась к печке, пребольно ударилась коленкой об один угол, затылком об другой, и в тот же миг в голове расцвели разноцветные огни. Полоснуло такой безудержной яростью, что из горла вырвался не крик, но рычание, похожее на звериное.

— Сожрать меня вздумала? — с этими словами я вскочила на ноги, схватила здоровенный ухват и выставила его перед несущейся на меня Люсей.

Он пережал ее поперек жилистой талии,