В твоих глазах - Амабиле Джусти

слова, девушка нанесла ему удар и по носу. Байрон почувствовал ослепительную боль и привкус крови во рту за мгновение до того, как она обернулась, окинула взглядом сцену, поняла, кого ранила и моргнула один раз, медленно, с покорностью человека, который знает, что больше не может ни бороться, ни бежать.

Глава 5

Франческа

Я, конечно, не живу во дворце, но мне нравится моя квартира. Внутри почти ничего нет, кроме кровати, книг, кресла и компьютера. Я сижу на коврике, прислонившись к белой стене, и пытаюсь написать это чёртово стихотворение.

Мой разум — угонщик. Террорист. Как бы я ни старалась заставить его идти по какому-то пути, он приставляет пистолет к моему виску и возвращается к Маркусу. Я хочу его забыть и должна забыть, но некоторые вещи легче сказать, чем сделать. Как можно вычеркнуть из памяти мужчину, от которого тебя не тошнило и не возникало желание вытащить нож, чтобы вытатуировать его внутренности? Для меня поэзия — это жизнь, спасение, мужество, кровь, пролитая ради выживания. И всё это возвращает меня к нему.

На ум приходят с почти болезненной настойчивостью несколько строк из «Похоронного блюза» Одена. Только эти, их я повторяю бесчисленное количество раз.

Он был мой Север, мой Восток, мой Запад и мой Юг,

Моей труда неделей, Воскресенья моего досуг.

Мой полдень, моя полночь, разговор и песня.

Я ошибалась, полагая, что любовь продлится вечно.

Инстинктивно сжимаю пальцы вокруг запястья. Прямо над отметинами, что нанесла себе в двенадцать лет, я ношу браслет, который никогда не снимаю. Никакой ценности в браслете нет, кроме того, что связывает меня со временем и местом. В шестнадцать лет мы с Маркусом тайно встречались по ночам в приюте, перелезая через стены, ворота, и разделяющие нас преграды. Мы были как животные на цепи. Мы были похожи на падших ангелов. Наши поцелуи были не просто поцелуями, это были опоры, подвешенные над пропастью. Я цеплялась за его язык, словно оставив его, могла провалиться в пустоту. Его тело заставляло меня чувствовать себя живой, защищённой, не опустошённой, не попранной. Ад в его жизни был похож на мой. Вещей, которые можно забыть, было больше, чем тех, которые нужно помнить. И поскольку настоящее было чёрным и пустым ящиком, мы заполняли его собой, своими ласками, которые почти не были ласками, это были руки, что тянулись к твоим рёбрам, брали и лепили твою бедную израненную глину. Однажды вечером он подарил мне этот браслет. Маркус сделал его сам, взял нитки зелёной и синей ткани, вырванные неизвестно откуда, и сплёл их для меня. На внутренней стороне серебряным фломастером он написал наши имена, а затем слово НАВСЕГДА.

«Но навсегда не существует. Ничто не вечно, даже форма гор, не говоря уже о чувствах попавшего в плен мальчишки».

Я прикасаюсь к браслету, и это похоже на прикосновение к ране. Это больнее, чем настоящие раны.

Внезапно раздаётся звонок в дверь.

Кто бы это мог быть?

Друзей среди соседей у меня нет, я с ними почти не здороваюсь.

Когда на лестничной площадке вижу Софию в платье пудрово-голубого цвета и таком шикарном, что начинаю чувствовать себя, как никогда оборванкой, я не спрашиваю её, какого чёрта она хочет, просто потому, что в глубине моей души остались какие-то таинственные крохи хороших манер.

— Ты не готова? — спрашивает София, глядя на мои порванные на коленях джинсы, босые ноги, белую майку с рисунком руки скелета, показывающей средний палец.

— К чему?

— Чтобы пойти на свидание со мной и Вилли!

— Ни за что я не пойду на свидание с тобой и Вилли.

София входит в комнату, практически единственную в квартире, не считая своеобразного чулана, в котором стоит кровать, ванной, где можно коснуться обеих стен, если развести руки, игрушечной кухоньки и моей любимой части — крошечной террасы. Я хочу заполнить её растениями, и неважно, что там не будет места для меня. Когда настроение тушкой сползёт на пол, я высунусь и посмотрю на молодые листья, на зимние цветы, мне покажется, что я слышу их разговор, и мне станет легче. У меня всегда была эта тайная, никому не известная страсть к поэзии. Когда жизнь превращается в ад, необходимо ухватиться за что-то, что имеет цвет и аромат рая. В данный момент, к сожалению, у меня есть только одно суккулентное растение без единого лепестка. Это пурпурная ледебурия с пятнистыми листьями. Я называю её Шиллой, будто это друг.

(Прим. пер: Шилла от названия растения — Scilla socialis — лебедурия общественная).

София смотрит мне в лицо, а затем выдаёт спокойным тоном:

— Тебе грустно. Тем более, нужно выйти со мной и Вилли.

— Если бы мне было грустно, вы с Вилли сделали бы меня ещё грустнее, послушай меня. Иди одна.

— Но я не могу!

— Почему ты не можешь? У тебя что, паралич? Поторопись и иди, не думаю, что это так уж важно. Если у тебя хватило смелости дать ему понять, что он тебе нравится, то хватит смелости…

Она перебивает меня с угрюмым, почти капризным выражением лица.

— Я не заставляла его ничего понять, — заявляет София. — Вернее, я пыталась, но, по-моему, он ничего не понял.

— Он написал тебе записку, так ведь? Тогда, конечно, он понял.

— Это была… то есть, это полуправда. То есть он написал мне записку, но… ему нравишься ты. Только ты его пугаешь, и у него не хватило смелости отдать её тебе лично. Поэтому он передал мне и… умолял сказать тебе, чтобы ты пошла с ним на свидание.

Я всматриваюсь в неё, сощурив глаза до размера щели. Будь на её месте Вилли, я бы пресекла все его сентиментальности по отношению ко мне, не сказав ни слова. Просто посмотрела бы на него выразительнее, чем когда-либо, ведь я никогда и не смотрю на него, кроме тех случаев, когда приходится, потому как наступает моя очередь подавать ему этот отвратительный зелёный чай с куркумой, который он так любит.

— Чтобы ты точно представляла себе моё желание встречаться с Вилли, приведу пример: между ним и казнью через повешение на металлической проволоке, я предпочитаю проволоку.

— Прошу тебя! Если не пойдёшь, я тоже не смогу пойти! — заявляет София, немного в раздражении и немного умоляя. — Он пригласил меня, потому что… потому что ты его пугаешь, я же говорила. Короче, я его дуэнья.

— Я бы не стала встречаться с мужчиной, которому нужна дуэнья, даже если он меня