Для тебя - Татьяна Тианина

В десятый раз по-другому переложив подушки под спиной у Эдика, передвинув его ближе к окну, а затем откатив на прежнее место, потому что на него якобы дуло, я наконец-то заслужил снисходительный кивок и был отпущен к себе до обеда. Я выскочил из комнаты едва ли не раньше, чем Эдик закончил фразу — не хотелось оставаться рядом с ним ни одной лишней секунды. Пройдя по коридору, я завернул за угол — и чуть было не налетел на Евгения Петровича. Я удивленно уставился на него, забыв поздороваться: в такое время он редко появлялся дома.

Он коротко кивнул и уже взялся за ручку двери, чтобы войти в свой кабинет, где состоялся наш памятный разговор, но вдруг помедлил и спросил, обернувшись ко мне:

— Эдик, похоже, совсем тебя замучил?

Я чуть было не онемел от изумления — впервые он спросил о чем-то, что касалось меня. А потом слова хлынули сплошным потоком.

— Он просто издевается надо мной. Я, черт возьми, живой человек, сколько можно срывать на мне свое дурное настроение! Если бы мне было куда идти, я бы ни минуты здесь не остался. А вы еще хотели, чтобы я поощрял его интерес ко мне. Да мне придушить его хочется!

— Ты думаешь, мне легко? — устало вздохнул Евгений Петрович. — Я люблю своего сына, если у тебя достаточно мозгов в голове, то ты уже должен был это понять. Я принял его таким, какой он есть, а это для меня было непросто, хотя бы потому, что я вырос среди людей, для которых пидор — не человек. Тогда мне казалось, что это самое страшное, что могло произойти с нами. А потом он попал в аварию, и это разрушило не только его планы на будущее, но и мои. Эдик рассказывал тебе, что рос без матери?

Я кивнул.

— Пока Эдик был ребенком, я не мог привести в дом другую женщину — он с детства был слабым и впечатлительным, заболевал от любого пустяка. Чуть что — температура, рвота, обмороки…

На мой взгляд, Эдик с юных лет обладал талантом манипулятора. А нагнать себе температуру для истерической натуры — не проблема.

— Я ждал, когда он вырастет и станет самостоятельным, чтобы наконец устроить свою личную жизнь. Да, не удивляйся, и в моем возрасте мужчине хочется женского тепла. Но в нынешних обстоятельствах это стало невозможно. Интрижки на стороне меня не устраивают, как и женщины, согласные на подобные отношения. А если в нашем доме появится чужой человек, который может претендовать на моё внимание и любовь — Эдик этого не вынесет.

— По-моему, он достаточно взрослый, чтобы научиться думать не только о себе, — рискнул возразить я, — ему не станет лучше от того, что вы тоже откажетесь от нормальной жизни.

— Я не прошу у тебя совета, Андрей. Просто запомни — как бы тебе не было трудно, ему намного тяжелее. Поэтому мы не имеем права обижаться на него или осуждать. Тем более что тебе нужно продержаться всего несколько месяцев, а у нас с сыном впереди долгие годы такой жизни. Так что делай свою работу и не жди от меня жалости и сочувствия.

Вот уж это мне бы и в голову не пришло! Хотя в чем-то он был прав — всего-то полгода моей жизни, которые я смогу потом вычеркнуть из памяти. Людям порою приходится заниматься куда более неприятными вещами, и за меньшие деньги.

— Ладно, иди, и подумай над моими словами. Мне еще нужно поработать, у меня вечером важная встреча.

— Не зайдете к нему? — спросил я, в глубине души надеясь, что при отце Эдик ходя бы на время прекратит свои фокусы.

— Может быть, если вернусь не поздно.

Я собрался было спуститься вниз, но внезапно услышал знакомый звук — еле слышный шорох колес по толстому ворсу ковра.

Я заглянул за угол и увидел Эдика, нажимавшего кнопку для вызова лифта.

— Что случилось?

— Ничего. Хотел выпить воды, такой сушняк от этих таблеток, просто жуть. А Федор почему-то не отвечает на звонок. Решил поехать вниз, заодно размяться немного.

Я внимательно вгляделся в его лицо. Его голос звучал ровно, и он выглядел даже более спокойным, чем полчаса назад, когда мы с ним расстались. Хорошо, что он не слышал наш разговор. Выговорившись, я остыл, мне даже больше не хотелось прибить вредного гаденыша — ну разве что встряхнуть пару раз за шкирку, как нашкодившего щенка. Стукнуть Эдика чем-нибудь тяжелым, скорее за шкирку тряхнуть, для острастки.

— Возвращайся, уже время обеда. Скажу Федору, чтобы он не забыл про воду.

Эдик кивнул и послушно повернул назад. Похоже, пребывание в одиночестве хорошо повлияло на него — он сумел взять себя в руки, или же ему просто надоело капризничать.

После обеда Эдик захотел немного передохнуть, и я решил использовать это время с пользой. Я устроил его в кресле перед телевизором, подоткнув со всех сторон плед, и наконец-то урвал для себя немного долгожданной свободы.

Перед уходом мне пришлось предупредить о своей отлучке Федора, чего мне ужасно не хотелось, но он был на удивление дружелюбен. Мне даже показалось, что он испытывал ко мне что-то вроде сочувствия. Неудивительно — никто лучше него не знал, как трудно бывает с Эдиком, когда он не в настроении.

Выйдя из дома, я почувствовал себя как сбежавший с урока школьник. Полчаса быстрой ходьбы по морозному воздуху окончательно успокоили меня — сказалась давняя привычка сбрасывать напряжение таким способом. Конечно, промчаться галопом по снежной целине, чтобы невесомая серебряная пыль разлеталась из-под копыт, куда более приятно, но… это было в той, другой жизни. Теперь я должен довольствоваться своими двумя ногами или колесами старенькой «четверки», которую я с разрешения босса поставил в гараж на случай, если соберусь в город. Шофер Евгения Петровича, кажется, считал такое соседство оскорбительным для хозяйского «Лексуса», массивного «Фольксвагена», на котором Федор ездил за покупками, и специального микроавтобуса, на котором возили Эдика. В размышлениях о том, не заправить ли мне своего железного коня и не съездить ли в город развеяться, я в отличном настроении вошел в дом через заднюю дверь, которой обычно пользовалась прислуга.

И чуть было не споткнулся о сломанную коляску Эдика, валявшуюся у подножия черной лестницы и напоминавшую какое-то диковинное насекомое, раздавленное ногой великана. У меня на секунду потемнело в глазах.

— Что?.. — выдохнул я.

— С Эдуардом Евгеньевичем все в порядке, — торопливо сказал Федор, придержав меня за локоть.

Он взял коляску за колесо,