На твоей орбите - Эшли Шумахер

чувствую, как она берет меня за руку. Видения в голове затуманивают здравый смысл, и я далеко не сразу понимаю, что Нова переворачивает мою руку для того, чтобы поцеловать ладонь.

И хотя мелькающие перед мысленным взором картинки никуда не деваются, так… так гораздо лучше.

Даже если мне кажется, будто меня проткнули ножом.

– Прощай, Сэм, – говорит Нова, не двигаясь с места.

Я открываю глаза.

– Прощай, Нова.

– И… все станет как было раньше, да? – спрашивает она.

– Потому что это плохая идея, – говорю я, кивая. Именно это она хочет услышать, именно это я должен сказать.

– Да, – кивает она в ответ.

– Я правда обещаю, – шепчу я, держа ее за руку дольше, чем нужно, чтобы помочь ей спуститься на землю.

При этих словах она выпрямляется. Интересно, она тоже все вспоминает?

– Хорошо, – говорит она.

В этот раз она уходит, а я остаюсь стоять на улице. Либо Нова оказала нам обоим огромную услугу, либо эта глупая попытка игнорировать друг друга с девяностодевятипроцентным шансом провалится.

* * *

Позже, после ужина, когда мама заканчивает мыть последнюю сковородку и передает ее мне, чтобы я вытер, раздается звонок в дверь.

Сердце подпрыгивает. Первая мысль: это Нова – но, конечно же, это не она.

Из прихожей раздаются голоса папы, открывшего дверь, и Лиса с Лиэнн. Из обрывков разговора я понимаю, что у них было свидание, на котором они вместе делали уроки, а по пути домой решили заехать и передать мне мятно-шоколадный коктейль из «Сюзанс», кафе-мороженого на углу.

– Он слегка подтаял. – Лиэнн входит на кухню и, улыбаясь, вручает мне коктейль. – Кому-то нужно починить в машине кондиционер.

Этот комментарий направлен в сторону Лиса, которому, судя по виду, ни капли не стыдно, что его попутчикам приходится переживать техасскую жару в автомобиле без циркуляции воздуха.

– Бесчеловечно, – соглашаюсь я. – Слава богу, мама с папой купили мне пикап. Я бы скончался от теплового удара, если бы мне пришлось ездить с ним с тренировок.

– Слабаки, – бормочет Лис. – Где ваша жажда приключений?

– Растаяла, – невозмутимо парирует Лиэнн.

Так у них и происходит обычно. Шутки, подколки и словесные пикировки – практически язык любви Лиса. Но меня это никогда не пугало, даже сразу после переезда. Лис – один из тех людей, к которым проникаешься доверием с первого взгляда. И я проникся. И сейчас доверяю ему не меньше.

Я напоминаю себе, не в первый раз и не в последний, что этого достаточно: верный друг, его девушка, которая приносит мне любимый коктейль, и моя собственная девушка, которую любой посчитал бы очаровательной, привлекательной и вообще идеальной.

Достаточно, что у меня есть родители, которые меня любят, своя кровать, своя комната и футбольная карьера, которая тянется в будущее, словно дорога из желтого кирпича.

«Не проси слишком много, – напоминаю я себе. – Не рискуй тем, что уже есть».

* * *

Часы у кровати показывают два ночи, но кажется, что гораздо позже. Как бы я ни старался, не могу перестать думать о прикосновении губ Новы к своей ладони. Воспоминание прокручивается в голове с точностью до каждой детали, я гоню его прочь, но оно возвращается снова. Не помогают ни попытки сосредоточиться на сложных математических уравнениях, ни мысли о знаменитых произведениях искусства, ни обдумывание новых игровых стратегий, задействующих сильные стороны нашей команды.

Мысли затуманены Новой, однако я убеждаю себя, что заснуть не могу из-за мятно-шоколадного коктейля.

Засыпаю, раз за разом приказывая себе не портить то, что у меня есть. Но на следующее утро, когда я разлепляю глаза после неспокойного сна, у меня колет ладонь.

Глава 6

Нова

Мама смотрит на меня так, будто я сошла с ума. Может, это правда.

Я сижу… ну, не за столом, но за долгие годы жизни в уже обустроенных домах я научилась пользоваться тем, что есть. Иногда мне везет, и в комнате имеется все необходимое: кровать, тумбочка, стол. Иногда, как сейчас, обнаруживается случайный набор вещей: крошечное трюмо, больше похожее на декорацию из фильма восьмидесятых, стопка чемоданов, которая на самом деле бесполезное деревянное украшение, и статуэтка-уточка – я подозреваю, что ее настоящее место на газоне, – но никакого стола.

Так что я соорудила стол из чемоданов и трюмо. Запихнула их в угол у окна, чтобы было на что смотреть, пока я читаю очередную PDF-брошюру очередного университета из длинной череды учебных заведений, которые обещают все самое лучшее, но на деле ничем не отличаются от остальных. Шаблоны, повторения. Как всегда.

Моя задача – понять, частью какого шаблона мне следует стать, – осложняется усталостью.

Я плохо спала прошлой ночью, потому что… Ну. Потому что.

Он мне не снился, хотя я и пыталась повлиять на свои сны. Улитку я отпустила, но нашла листок бумаги и ручку и нарисовала неплохую спиральку, похожую на улитку. Положила рисунок у кровати, надеясь, что он заползет в мои сновидения и приведет с собой Сэма. Потому что это не нарушит мои планы. Я же не смогу разобраться, кем стану в будущем, пока я сплю, так что время сна можно потратить на то, что мне хочется делать. А хочется мне, признаюсь, узнать побольше о девяноста девяти процентах.

Но нет, когда я все-таки задремала, мне ничего не приснилось. Я просто отрубилась, а проснувшись, даже не поняла, спала ли вообще.

Но сегодня я не буду думать о нем. Не буду.

В наказание за потраченное время я поставила будильник на час раньше, чтобы изучить предложения от – я смотрю на название вкладки – Чикагского университета.

Но не поэтому мама прислоняется к косяку двери с озабоченным выражением лица.

Нет, это потому, что я бормотала что-то уточке, когда она вошла.

– Хорошо поговорили? – спрашивает мама.

Она заставала меня и за более глупыми занятиями, но я все равно краснею.

– Да, – отвечаю. Решаю подыграть и глажу статуэтку по голове. – Уточка считает, что в Чикаго слишком холодно.

Мама входит в комнату, ее одежда мокрая от пота. Она, наверное, встала час или два назад. Она всегда ходит на долгие пробежки, когда мы селимся на новом месте: это помогает ей обжиться.

– Уточка права, – говорит мама, заглядывая в экран через мое плечо. – Тебе точно понадобится еще одна куртка. – Она замолкает, читая написанное. – Не знала, что тебя интересуют социальные науки.

«Откуда? – хочу я спросить. – Даже я не знаю, что меня интересует».

Я ожидаю, что разговор, которого я так тщательно избегала, случится здесь, сейчас, у статуэтки-уточки и до того, как я пойду в школу, и, возможно, увижу Сэма, и вернусь… к ничему. Мама напрямую спросит, чем я хочу заниматься, кем я хочу стать, а я одним махом разочарую ее и всех своих предков, ответив: «Понятия не имею».

Но мама ничего не спрашивает, а передает мне батончик мюсли и сырную палочку.

– Для школы, – говорит она. – Съешь в автобусе.

Она уходит, а сердце все еще колотится от адреналина – но того, который замешан на страхе.

Каждый раз, когда мама спрашивает, чем я хочу заниматься, удалось ли мне сузить список интересов – как будто он у меня вообще есть, – я бормочу что-то про бизнес-образование, которое везде пригодится, и дальше меня не донимают. Наверное, мама не осознает, насколько я растеряна, как мне страшно от необходимости делать выбор. Я хорошо прячу свои чувства. Словно моя единственная жизненная директива (никто мне ее не навязывал, но я ее придерживаюсь, сколько себя помню): не усложняй жизнь матери, которая тебя любит и тащит вас обеих. Ей и без тебя есть о чем переживать.

Говорю себе, что все в порядке. Сегодня я начну разбираться, кем хочу стать. Сегодня я составлю список направлений и буду по одному их вычеркивать.

Я смогу.

Приняв это решение, я чувствую, как сердце успокаивается, но вот желудок будто сжал чей-то кулак. Сжал и продолжает давить. Сильно.

Впервые за целую вечность я паникую при мысли о том,