Повелители стихий. Книга 4. Наступление бури - Рэйчел Кейн

— Именно это и трудно объяснить. Она не растет так, как человеческое дитя. Она, подобно семени, ждет солнца. Просто… ждет.

— И как долго?

На это он не ответил.

— Я должен был спросить тебя первым, — промолвил он, и его рука задвигалась снова, чертя серебряные узоры.

— Да, это было бы любезно.

— Это делалось ради твоей защиты.

— Знаю.

В то время, когда в Лас-Вегасе мне была уготована ловушка и меня ждало противостояние с единственным джинном, от которого он не мог меня защитить, его лучшим другом Джонатаном, это был единственный известный ему способ обеспечить мое выживание. И способ таки сработал: Джонатан меня не убил. Более того, он, как можно было судить по некоторым признакам, даже увидел во мне нечто большее, чем просто грязь под ногами, что уже являлось значительным прогрессом.

— Ладно, расскажи тогда, как это должно происходить.

Дэвид покачал головой, что, как я уже хорошо усвоила, на его языке означало «я не хочу об этом говорить». Но я молча ждала, упорно глядя на него, и в конце концов он сказал:

— Этого может и вообще не произойти. Дети-джинны появляются на свет крайне редко. И даже в этих редких случаях оба их родителя, как правило, тоже джинны. Дети джиннов и смертных… они не… Она существует в тебе только потенциально, но она может не выжить.

— Джонатан сказал, что она родится только в случае твоей смерти.

Его глаза медленно поднялись и встретились с моими.

— Это… вероятно, правда. Мы порождения смерти, а не жизни.

Вообще-то убить джинна невероятно трудно, но Дэвид был весьма уязвим. Сделав меня джинном и тем самым вернув меня к жизни, он, однако, передал мне половину своей жизненной силы; несмотря на то, что впоследствии я снова вернулась к первоначальному, человеческому состоянию, это не прошло для него бесследно. А потом вдобавок он подвергся нападению ифрита, едва не выпившего остатки его энергии.

И сейчас, после всего этого, он балансировал на неустойчивой грани между жизнью и своего рода посмертным существованием, связанным с утратой себя. Слишком длительное пребывание вне бутылки было чревато для него превращением в ифрита, сущность, представляющую собой ледяную тень, существование которой сводится к высасыванию чужой энергии.

Он как будто бы прочел мои мысли, потому что его рука на моей спине замерла. Я почувствовала, как по нему пробежала дрожь, а его глаза слегка затуманились.

— Дэвид?

Я села. Он, напротив, развалился на кровати и уставился в потолок.

— Мне не следовало этого делать, — промолвил он. — Не следовало делать с тобой ничего подобного. Ты заслуживаешь…

— Не терзай себя. В этом нет твоей вины.

Он закрыл глаза и неожиданно показался мне страшно, безумно усталым. Прямо как человек.

— Я ведь не причинил тебе боль, правда?

— Нет! Господи, да ничего подобного.

Я положила ладонь ему на грудь, а потом пристроила туда и голову. Мои черные волосы рассыпались по его коже.

— Во всяком случае, не в большей степени, чем я сама того хотела.

— Боюсь, это еще впереди, — промолвил он. Голос его звучал словно издалека, приглушенный изнеможением. — Нет, я знаю, что это предстоит, я чувствую…

Он открыл глаза, и я снова увидела последние отблески еще светящейся среди оранжевых завихрений раскаленной меди.

— Не позволяй мне сделать это, Джо. Я серьезно. Ты должна… должна защититься от меня. Должна научиться…

Я чувствовала, как уходило тепло из-под его кожи, как покидал его свет.

— Мне пора идти, — промолвил Дэвид. — Я люблю тебя.

Я поцеловала его, быстро и нежно.

— Я тоже тебя люблю. А теперь давай возвращайся в бутылку.

Я ощутила, словно вдох, поток втягивающегося воздуха и неожиданно упала на смятые простыни, а когда снова открыла глаза, он исчез. От него осталась лишь выемка на подушке.

Перевернувшись, я выдвинула ящик прикроватной тумбочки и достала из закрывавшегося на «молнию», проложенного для надежности серым пеноматериалом футляра его бутылку и уже начала вставлять пробку, но замешкалась. На каком-то очень глубоком уровне мы по-прежнему составляли с ним единое целое, и вставить пробку означало прервать сохранявшуюся между нами магическую связь, обрезать поток идущей к нему от меня магической силы. А я, хоть сам он мне ничего подобного не говорил, подозревала: чем больше этой энергии он получит, тем лучше будет для него. Ради него я вообще с готовностью вскрыла бы свои магические вены. Черт возьми, я ведь не принадлежала больше к Хранителям, не управляла погодой, не спасала жизни. Я являлась всего-навсего одной из превеликого множества скудно оплачиваемых поденщиц.

И мне он сейчас был нужен вовсе не затем, чтобы творить чудеса для других людей.

С глубоким вздохом я повалилась обратно на подушки. На самом деле у меня не имелось реального представления о том, восстанавливается ли он вообще, а если да, то насколько быстро. Было бы нелишне узнать мнение по этому поводу какого-нибудь другого джинна, да только вот с тех пор, как я оставила поприще Хранителя, джиннами возле меня и не пахло. Они сторонились меня, и, как я полагаю, тут не обошлось без Джонатана. Последним, что я от него услышала, была произнесенная монотонно, но злобно фраза:

— Ты сломала его, связала его…

Похоже, он при этом еще сдержался, не то прозвучало бы что-нибудь похлеще.

С тех пор как я вернулась во Флориду, Джонатан не показывался и не давал о себе знать, но с его магическими возможностями в этом не было никакой надобности. Ему ничего не стоило, сидя у себя дома, наблюдать за мной через большущее окно из листового стекла, потягивая волшебным манером доставленное туда пиво.

Вполне возможно, он наблюдал за мной прямо сейчас.

Я перевернулась на спину и подняла к потолку большой палец.

— Эй, ну как тебе понравилось зрелище? Может, повторить на бис?

Реакции не последовало. Что, безусловно, было к лучшему.

Кончилось тем, что равномерный плеск прибоя за окном убаюкал меня, и я так и уснула рядом с бутылкой.

Два часа спустя меня вырвал из сна громкий стук. Я вскочила с кровати и только на полпути к двери сообразила, что совершенно голая. Пришлось вернуться, накинуть длинный, до пола, шелковый халат, подпоясаться и сунуть ноги в тапочки.

— Иду! — крикнула я, спеша назад, поскольку грохот не унимался, и совсем уж было взялась отворять, но в последний момент замешкалась и заглянула в глазок.

На то, чтобы врубиться, кого я вижу, мне потребовалось десять обалденно долгих секунд, потому что она была совершенно не похожа на себя.

Боже мой!