Теория гибрида - Пенн Кэссиди

больше не волновало, истекает ли Карсон кровью, висит ли на стене и страдает ли. Если бы его сердце перестало биться прямо в эту секунду, я бы даже не стала утруждать себя остановкой. Ощущение стольких рук на моем теле было самым близким к блаженству, которое я могла себе представить. Я чувствовала, как Август и Бастиан наблюдают за нами четверыми, и благодаря нашей связи знала, что моя пара безмерно наслаждается шоу. Чувствовала его удовлетворение и желание, которое уже снова нарастало. Чувствовала его удовлетворение от моего удовольствия и моего счастья.

Язык Фауста оторвался от моей кожи, и на секунду я была готова запротестовать. Но затем почувствовала, как он раздвинул мои бедра и скользнул под них, схватив мои бедра, потянув их вверх. Его большой палец несколько раз погладил мой клитор взад-вперед. Я уже насквозь промокла для него и была готова.

Он медленно скользнул в меня, шипя, когда достиг точки. На мгновение он замер, наслаждаясь тугим сжатием моих стенок. Атлас отпустил мой сосок и поднялся на колени. На мгновение отпустив Меррика, я подняла голову и наблюдала, как Атлас подошел к Фаусту, положил ладонь ему на щеку и провел большим пальцем по пухлым губам. С широко раскрытыми глазами я не могла отвести взгляд, когда Фауст наклонился вперед, взял член Атласа в рот и начал глубоко сосать его.

Я застонала от этого зрелища. Я никогда не видела ничего более чертовски эротичного. Затем Фауст начал жестко трахать меня. Он вонзился в мою киску, высоко держа мои бедра, ни в малейшей степени не колеблясь. Он вонзился в меня, и я запрокинула голову назад, только для того, чтобы Меррик схватил меня за волосы и засунул свой член обратно мне в горло.

Кто-то начал тереть мой клитор, вызывая спазмы в моей киске, и я была уверена, что это был Атлас, поскольку он был единственным, кто мог дотянуться в данный момент. Мои бедра вращались, встречая каждый толчок Фауста. В этот момент мы были покрыты кровью и потом, и если бы кто-нибудь спустился в подвал прямо в эту секунду, не сомневаюсь, что это было бы похоже на кошмар. Моя кожа была липкой, и сперма все еще капала с моих бедер. Я никогда в жизни не чувствовала себя так. Никогда не чувствовала себя такой… бесчеловечной.

Мы были сплетением конечностей, стонущих, трущихся, сосущих и трахающихся до исступления. Мы были существами, лишенными рассудка, и я хотела большего. Не успела я опомниться, как уже вонзила зубы в член Меррика. Не знаю, что именно заставило меня это сделать, но в тот момент, когда я почувствовала вкус его крови, хлынувшей мне в рот, Меррик застонал так громко, что это сравнялось с ревом Августа. Затем он жестко кончил мне в рот, тепло скользнуло по моему горлу. Он схватил меня за волосы, повторяя:

— Блядь, блядь, блядь! — снова и снова, пока его не затрясло.

Это вывело меня из себя. Жар взорвался в моем животе, и моя киска дернулась вокруг члена Фауста. Он застонал вокруг члена Атласа, заставив того выругаться. Подняв голову, я уперлась руками в пол позади себя, покачивая бедрами навстречу толчкам Фауста, кончая сильнее, чем когда-либо. Это было почти чересчур, почти болезненно, но я наслаждалась каждой секундой этого.

И Фауст, и Атлас упали за край одновременно, Атлас высвободился изо рта Фауста и пролил свою сперму на мой живот и грудь. Толчки Фауста стали неистовыми и беспорядочными, когда он наполнил меня теплом. Оно выплеснулось из меня в кровь, которая собралась вокруг нас. Тем не менее, он оставался внутри меня, крепко сжимая руками мои бедра. Его черные глаза встретились с моими, и хотя его лицо было маской порочной похоти, я чувствовала, как все, что он чувствовал ко мне, изливается из него.

Я попыталась отдышаться, опустив голову обратно на пол. Меррик теперь тоже лежал, грудь вздымалась от напряжения. Атлас склонился надо мной, мягко завладев моими губами. Он быстро поцеловал меня, раз, другой, прежде чем поцеловать более нежно сбоку мою шею, плечо и грудь.

Закрыв глаза, я слегка замурлыкала, чувствуя, что еще немного расслабляюсь, когда Фауст медленно вышел из меня.

Мы все молчали несколько долгих мгновений, тихо и неподвижно в темном подвале, достаточно долго, чтобы понять, что сердце Карсона больше не бьется. Открыв глаза, я посмотрела на мужчину, который висел на стене, и увидела, что его голубые глаза остекленели и не двигались. Его грудь была неподвижна, и он больше не истекал кровью.

Не уверена, что ожидала почувствовать: счастье, головокружение, сожаление… Но я не почувствовала ничего из этого. Глядя на мужчину, из-за которого я так долго чувствовала себя такой ничтожной, все, что я, казалось, могла чувствовать, было… облегчением, как будто физический груз был снят с моих плеч. Карсон Бэйджли никогда больше не причинит мне вреда. Ни он, ни Райан, ни кто-либо другой. Никто и никогда больше не будет иметь надо мной такой власти.

Должно быть, я сказала это вслух, а не про себя, потому что Атлас схватил меня за руку и сжал, тихо сказав:

— Никогда больше, красавица. — Я посмотрела ему в глаза, и они были такими серьезными, полными решимости и обещания, что у меня не было выбора, кроме как верить каждому его слову. Никогда больше… Он был прав — никогда, никогда больше.

Он протянул другую руку и убрал волосы с моего лица.

— Я люблю тебя, Сиренити.

Его голос был ровным, слова убедительными. В тот момент, когда они были произнесены, что-то в моей груди, казалось, открылось.

Атлас наклонился и снова поцеловал меня, на этот раз чуть крепче, чем раньше.

— У меня никогда не было настоящей семьи. Никогда не знал, кто я и откуда. Единственной семьей, которая у меня была, были эти ребята и Локсли. — Его глаза потемнели. — Я думал, что потерял свою сестру, и это почти сломило меня.

Хотя Локсли не была его кровной сестрой, я знала, что у них с Атласом был один и тот же отец, вампир, который произвел на свет горстку новых вампиров. Локсли была дампиром, единственным биологическим ребенком вампира, и Атлас нашел ее и взял к себе, воспитывая в своем ковене после того, как ее отец тоже бросил ее, исчезнув без следа. Он так и не нашел этого ублюдка, но все еще любил свою сестру.

— Ты вернула ее мне, — тихо сказал он, его глаза сияли благодарностью. — Теперь ты моя семья, Сиренити. И