Стрелы на ветру - Такаси Мацуока

– Тоже невозможно, – отозвался Каваками. – Будь это ловушкой, Гэндзи никогда бы не согласился встретиться со мной. Он не пошел бы на такой риск, не будь у него иного выбора.

Каваками видел, как его люди отступают от монастыря, стремительно превращаясь из отряда в беспорядочную толпу.

– Похоже, наши воины движутся не в ту сторону.

– Неожиданный обстрел несколько сбил их с толку, – признал адъютант.

– Значит, иди и наведи там порядок.

– Слушаюсь, господин, – отозвался адъютант, но не сдвинулся с места.

Каваками уже готов был разразиться потоком брани, но тут сзади раздались крики:

– Гэндзи!

– Гэндзи!

– Гэндзи!

Выкрикивая боевой клич Окумити, конные самураи ударили в незащищенный тыл отряда Каваками. Кавалеристы Каваками, оказавшиеся вдалеке от собственных лошадей и мушкетов и зажатые между отрядом стрелков и атакующей конницей, окончательно утратили дисциплину. Многие побросали мечи и помчались по единственному еще не перекрытому направлению – к дороге на Эдо. А пули, клинки и лошадиные копыта тем временем косили бегущих. Каваками с его адъютантом тоже далеко не ушли – их окружили и схватили, несмотря на сопротивление. Впрочем, они особо и не сопротивлялись.

– Стойте! – воскликнул Каваками. – Живой я для вас ценнее мертвого! Я – князь Каваками.

Несмотря на пленение, его ощущение собственной значимости нисколько не умалилось. В конце концов, это не поражение, а всего лишь временная неудача.

– Хоть вы и сражаетесь под знаменем Окумити, вы не принадлежите к этому клану, верно? Кто ваш господин? Отведите меня к нему!

* * *

На протяжении пятнадцати лет Мукаи оставался верным, подобострастным помощником главы тайной полиции сёгуна. Он делал то, что велел ему его господин, Каваками, и не задумывался о частых страданиях и немногочисленных радостях, которые доставляла ему работа. В конце концов, цель жизни не в поиске радости, а в том, чтобы чтить вышестоящих, повиноваться им и повелевать нижестоящими. То есть так он думал.

Он слишком поздно узнал, что это существование – не жизнь, а всего лишь смерть заживо.

Жизнь – вот она.

Грубая животная сила скакуна, несущего его в бой, была лишь слабой тенью жизненной энергии, переполняющей сейчас все существо Мукаи.

– Гэндзи!

– Гэндзи!

– Гэндзи!

Мукаи был охвачен экстазом. Сейчас, ведя свой отряд в атаку ради спасения Гэндзи, он чувствовал себя живым воплощением божества – повелителя молний. Любовь указала ему возможности, о которых он не смел и мечтать. И деяния, свершенные во имя этой любви, навеки освободили его. Мукаи переполняло счастье – эгоистичное, личное, чистейшее счастье. Он позабыл о долге, семействе, положении в обществе, истории, традициях, обязательствах, репутации и стыде. Все это было полнейшей чепухой по сравнению с любовью. Сейчас имело значение лишь одно – поскорее соединиться с Гэндзи.

Сто восемьдесят верных вассалов покинули его небольшое имение и отправились вместе с Мукаи в этот отчаянный поход. Их подвигло на это пророчество Гэндзи о полной и окончательной победе. Насколько было известно Мукаи, подобного пророчества Гэндзи не изрекал никогда. Мукаи просто солгал, и солгал необычайно искусно. Любовь загадочным образом наделила его необходимым красноречием. Вассалы Мукаи, привыкшие видеть своего господина неуклюжим, незаметным, косноязычным, были так изумлены, что поверили всему.

И теперь, летя под знаменем с воробьем и стрелами – как тогда, во сне, – Мукаи пребывал выше страха и надежды, жизни и смерти, прошлого и будущего. Все это не имело сейчас ни малейшего значения. И Мукаи радостно и самозабвенно прорубал себе путь.

– Гэндзи!

Он выкрикивал это имя, словно объяснение в любви, словно боевой клич, словно священную мантру.

Обезумев от страха перед пулями и лошадиными копытами, многие из подчиненных Каваками попытались спрятаться в укрытии, устроенном воинами Гэндзи. И поток охваченных паникой вооруженных людей грозил вот-вот завершить то, чего не удалось организованной атаке. Над Гэндзи и его спутниками нависла смерть.

Неужто он зашел так далеко лишь затем, чтобы опоздать на считанные мгновения? Мукаи проклинал себя за глупость: он не угадал, где именно Каваками устроит засаду. Будь он наделен талантом военачальника, он давно бы понял, куда нужно двигаться, и добрался бы сюда еще несколько дней назад. Он ненавидел себя за неумение ориентироваться: как он мог свернуть не на ту тропу в горах! Если бы он лучше разбирался в движении звезд, в ветрах, в перелетах птиц, он ни за что не потерял бы несколько драгоценных часов, двигаясь вместо запада на восток. Он горько раскаивался в том, что пятнадцать лет безвылазно просидел в камерах для допросов, не видя белого света. Если бы он вел более подвижный образ жизни, то лучше знал бы здешние края, и это возместило бы ему недостаток стратегического мышления.

Нет! Если они с Гэндзи умрут, то вместе! Иначе и быть не может, раз любовь и судьба позволили им оказаться рядом! Мукаи оторвался от своих телохранителей и очертя голову ринулся в бушующее море людей и мечей.

– Гэндзи!

Бешено рубя налево и направо, Мукаи пробивался к укрытию Гэндзи. Врагов было так много, что вскоре его конь рухнул. Мукаи почти не замечал сыпавшихся на него ударов копий и мечей. Гэндзи. Он должен добраться к Гэндзи. Он продолжал сражаться, шаг за шагом продвигаясь вперед.

– Господин Мукаи! Подождите!

Вассалы Мукаи пытались прорваться за ним следом.

– Гэндзи!

– Мукаи!

Мукаи перепрыгнул через вал из лошадиных туш и оказался перед Гэндзи.

– Мой господин, – с поклоном произнес он. – Я прибыл, как и обещал.

– Берегитесь! – Гэндзи отбил чей-то удар, нацеленный в спину Мукаи. – Нам придется сейчас обойтись без обмена любезностями. Должен сказать, что я чрезвычайно удивлен – и очень рад вас видеть, Мукаи.

– Мой господин, – повторил Мукаи. Любовь, прежде наделившая его красноречием, теперь лишила его дара речи. – Мой господин…

И это было все, что он мог сказать.

Гэндзи был весь в крови, с головы до пят. Мукаи не мог бы сказать, чья эта кровь – самого Гэндзи, вражеская или лошадиная. Да и какое это имело значение? В этот драгоценный миг обреченности, когда он плечом к плечу с Гэндзи сражался против великого множества врагов, всякая разница между понятиями «я» и «не я» исчезла. Не существовало больше ни субъекта, ни объекта, ни отсутствия субъекта и объекта. Время не шло, но и не стояло. Что происходило сейчас в нем, а что – вовне? Мукаи не мог бы ответить на этот вопрос. Этот вопрос просто не имел смысла.

– Мой господин…