Три сердца в унисон - Ангор

получилось… Ты представляешь, что было бы с твоей семьёй? С твоей мамой? Со мной, в конце концов? — слёзы стояли в глазах девушки. — Ты представляешь?

Джордж медленно перевёл взгляд на подругу:

— Прости…

Т/И вздохнула и обняла парня:

— Никогда так больше не делай.

— Обещаю…

Так они и сидели, обнявшись, разделяя одну утрату на двоих.

* * *

Т/И стояла у могилы, а слёзы катились по её бледным щекам.

Уже почти месяц как нет Фреда Уизли.

Уже почти месяц как хочется умереть.

— Привет, — раздался тихий голос за спиной.

Т/И даже вздрогнула от неожиданности. Она тут же обернулась и увидела перед собой Джорджа.

Он так изменился после смерти брата…

Худой, вернее сказать тощий, синяки под глазами, слишком печальный вид, а взгляд такой измученный, словно Джордж только и ждёт, когда за ним тоже придёт смерть.

— Привет, — слабо улыбнулась ему девушка.

Джордж даже не пытался выдавить из себя улыбку. Подошёл ближе к могиле, опустился на колено и что-то шептал. А после — тишина, которую то и дело прерывал вой холодного ветра.

Молчание.

Им нечего друг другу сказать, но и уходить так просто никто не собирался.

Т/И отчего-то стало не по себе. Она сделала шаг вперёд и осторожно коснулась руки Джорджа. От неожиданности он замер и как-то странно начал смотреть на свою руку, словно увидел что-то удивительное.

Они обменялись беглыми взглядами. Правда, взгляд Джорджа чуть дольше задержался на ней.

По телу пробежала дрожь.

Джордж вдруг подошёл слишком близко и заключил её в объятия.

Т/И удивилась, но ничего не сказала, только сильнее прижалась к Джорджу, словно он мог укрыть её от всех бед, от всех терзаний.

И в это время их сердца начали биться с новой силой.

Джордж Уизли не хотел отпускать Т/И.

Слишком надёжные объятия, слишком родные.

Как же хорошо.

Т/И Т/Ф впервые после смерти Фреда почувствовала себя в безопасности.

* * *

Рассказать вам о тоскливых ужинах в Норе, тишина которых разбивается звоном упавшей на пол ложки, последовавшим за ним синхронным испуганно-отрешенным вздохом и затравленным взглядом извиняющегося Перси?

Или о том, как Гарри спускается глубоким вечером на кухню просто потому, что не может уснуть, и слышит сдавленные всхлипы Молли? Как несколько секунд он неуверенно топчется на месте, не зная, что делать, но все же находит решимость подойти к Молли, обнять её и дать выплакаться у себя на плече.

А может, о Джордже, который выходит ночью из своей спальни впервые за очень-очень долгое время и находит уснувшую у его двери Джинни? О том, как он подхватывает её на руки — неожиданно легкую, пугающе тонкую и уязвимую, — укладывает на своей кровати и бережно накрывает пледом. Как, наблюдая за сном сестры, он вспоминает, что ему есть ради кого возвращаться к жизни.

Ещё о Гарри, Роне и Гермионе, которые иногда ночами ютятся на одной кровати — как в дни войны, в дни своих скитаний, когда ни палатка, ни магия не помогали избавиться от раздирающего внутренности холода. О том, что только втроём на одной кровати им удается проспать целую ночь без кошмаров.

О Макгонагалл рассказать? О том, как она, мучимая бессонницей и не желающая злоупотреблять зельями, ходит по все еще не восстановленному, полуразрушенному замку, и пытается понять, как ей справиться с чувством вины за всех детей — её детей, — которые не смогли пережить тот день.

И вспомню о Нарциссе, о том, как она смотрит в зеркало и видит там бледную, уставшую женщину с синяками под глазами и пустым, почти мёртвым взглядом — и принимается превращать её в сумевшую сохранить свою гордость леди Малфой.

Не забуду и об Андромеде, о той боли, с которой она смотрит на Тедди, о том, как она ненавидит себя за желание никогда в жизни больше его не видеть — в нём ведь столько Доры, Доры, Доры… — но гораздо сильнее этого желания страх оставить его одного даже на пару секунд. Именно потому, что может больше никогда не увидеть.

Рассказать о каждом, кто оставил часть себя в руинах полуразрушенного замка и отчаянно эту часть ищет?

* * *

— Ты будешь есть?

— Нет, — один и тот же ответ изо дня в день.

— Ты должен поесть, — настаивала Т/И.

Тишина.

— Я принесу, — сказала девушка и, не получив ответа, спустилась на кухню.

— Как он? — волновалась миссис Уизли.

— Всё так же, — вздохнула Т/И. — Ему нужно время.

— Он согласился поесть? Я уже не знаю, что делать, — причитала Молли. — Он совсем не ест, ни с кем не разговаривает, из своей комнаты не выходит.

— Ему нужно время, — повторила волшебница. — Я отнесу еду.

— Спасибо, Т/И. Не знаю, что бы мы без тебя делали.

* * *

Сначала Джорджу казалось, что Т/И вовсе не скорбит. Она постоянно улыбалась, смеялась и, кажется, жила, как раньше. Это ужасно бесило Джорджа. Но злость пропала, когда в одну из ночей он решил выйти из своей комнаты.

— Т/И? — он произнёс её имя шепотом. — Ты плачешь? — он немного шокирован.

Т/И всегда старалась улыбаться перед всеми Уизли. Все думали, что её ничто не сможет сломить.

Так и было до смерти Фреда.

Т/И любила этого человека до безумия. Новость о его смерти сломила её.

Внутри всё болело, будто кости были переломаны.

Но улыбка не сходила с её лица вплоть до поздней ночи.

Именно в это время она давала волю эмоциям, которые уничтожали девушку изнутри.

— Мне так не хватает его, — голос девушки дрожал. — Прости меня. Прошу, прости, — у неё начиналась истерика. — Это я виновата. Я обещала не отходить от него. Если бы я была ближе, я бы смогла ему помочь, — Т/И сжала футболку парня, уткнувшись ему в грудь. — Прости меня…

— Т/И, ты не виновата, — парень гладил её по голове. — Ты ни в чём не виновата.

— И ты…

Никто не знал, что парень винил в смерти брата вовсе не приспешников Волан-де-Морта, а именно себя.

— Ты не виноват в его смерти, Джордж, — девушка впервые за долгое время произнесла его имя.

* * *

— Эти тупые соленые слёзы… Они меня достали. Честно. Мне всё время кажется, что их уже нет, что вся эта солёная вода вытекла из меня наконец-то. Но нет. Они всё текут и текут. Эти предательские слёзы… И я ничего не могу поделать.

Т/И вздохнула.

— Я бы хотела ничего не чувствовать. Совсем ничего. Но я продолжаю громко завывать, как только слышу твоё имя, Фред. Мне всё ещё очень больно.