Кречет - Жюльетта Бенцони

Они остановились прямо под деревом, на котором я прятался, полумертвый от страха, потому что эти люди, маски, карета, кучер, похожий на призрак, — все это мне совсем не понравилось…

Больше скажу: меня мороз по коже подирал, и я начал призывать своего ангела-хранителя прийти мне на помощь.

— Здесь отличное место, — сказал тот, что был повыше.

Он взял один из фонарей кареты, зажег его и отдал своему спутнику.

— Посвети там!..

Кучер слез с козел. Как и те двое, он был в маске. Он нес инструменты: лопаты и кирки, которыми они стали рыть землю… Они копали долго, и я не мог взять в толк, зачем этим людям понадобилось в лесу рыть ночью яму? Честно признаюсь, что меня разобрало любопытство: с чего это они так надрываются, видно, хотят спрятать что-то ценное… золото, например. Или контрабанду…

Когда яма, скорее длинная, чем широкая, показалась им достаточно глубокой, они положили лопаты, и тот, что был вроде за главаря, повыше и покрепче, снял шляпу и вытер лоб. Волосы у него были огненно-рыжие. Затем он снова надел шляпу, вытащил из кармана бутылку и сделал большой глоток.

— Поставь фонарь! — приказал он тому, который только светил. — И иди за ней!

И тогда я увидел, что было в карете. Это было не золото, не сокровища… но кое-что подороже. Я чуть с дерева не свалился. Женщина! Женщина, прекрасная, как день, в белом подвенечном платье с кружевами и шелковыми цветами. Сама белая, белее, чем ее платье, а глаза — огромные, темные, напуганные… Под венком у нее были густые, почти красные волосы, блестевшие как медь, а ее рта я не мог разглядеть: он был заткнут кляпом.

Ее руки были связаны… Она извивалась, пыталась освободиться, но тот, кто вытащил ее из кареты, держал крепко, хватка у него была железная.

Высокий показал ей только что вырытую яму.

— Вот ваше брачное ложе, сестра. Надеюсь, оно вам подходит…

Они вытащили кляп, чтобы она могла помолиться, но она так плакала, так жалобно их умоляла… О Господи!.. Кажется, я всю жизнь буду слышать во сне ее стоны… Она так громко умоляла их, что они снова засунули ей кляп, сказав, что ее вопли им осточертели.

— Если люди из замка ее и услышат, они не сдвинутся с места из-за привидений, так они их боятся, но мало ли что. Какой-нибудь угольщик может услышать… Давай кончать с этим!

И тогда они схватили ее, один за ноги, другой за плечи и опустили в яму, хоть бы из милосердия задушили ее или зарезали. Я видел ее с дерева, где сидел. Вся белая в черной земле, руки связаны на груди, а ее глаза над кляпом… ее глаза… два черных озера, полных ужаса…

Геган остановился, ища глазами, чего бы выпить. Жиль наполнил его стакан и залпом осушил свой.

— Продолжай! — жестко приказал он.

— Мне пришлось смотреть на нее недолго. Они набросили сверху фату и начали засыпать яму землей. Лопаты были все полнее и полнее, все чаще и чаще они мелькали, и наконец яма была засыпана! Я цеплялся за дерево, чтобы не упасть.

Меня тошнило от ужаса и отвращения. Как только Господь не поразил молнией эдаких чудовищ?!

— Потом! — прогремел Жиль. — Что было потом?

— Они прикрыли свежую землю мхом и сухими листьями. Потоптались. Казалось, они никак не могут решиться уйти. А потом все-таки развернули карету, сели на своих лошадей и уехали в ночь как демоны — да они демоны и есть! И тогда я кубарем слетел с дерева и помчался к замку. Надо было кого-нибудь предупредить, привратника, лакеев, все равно кого… и наплевать было, если спросят, кто я такой и что тут делаю.

Я повис на колоколе у входа и начал звонить изо всех сил, зовя на помощь. И я так долго и громко звонил, что в конце концов мне открыли. Я был в таком состоянии, что поначалу привратник решил, что я спятил. Не помню, что я говорил, и не смогу вам это повторить, но вдруг я оказался перед человеком в ночном колпаке и халате, со шпагой в руке. Это был господин де Шатожирон — я-то думал, его нет, а он был в замке со всей своей семьей. Они рано легли спать, чтобы пораньше отправиться в Ренн.

Оказавшись перед ним, я немного успокоился и рассказал обо всем, что видел.

— Умоляю вас, идемте, господин граф, идемте скорее! Я покажу вам это место. Может быть, еще не поздно…

Слава Богу, он мне сразу же поверил. Он позвал своих слуг, приказал им взять лопаты и фонари, и мы все побежали к тому месту. Следы от кареты были свежи и хорошо видны, и все поверили теперь моему рассказу. Шестеро мужчин начали копать сначала лопатами, а затем, по приказу господина графа, руками, чтобы не поранить девушку, если, по воле Господа, она была еще жива в своей могиле. Наконец им удалось вытащить ее из земли! О, сударь, если бы вы видели ее платье, ее белое лицо и ее испачканные волосы. В свете факелов это выглядело ужасно…

— Быстрее! Кто-нибудь, езжайте за доктором! — приказал граф. — Сердце хоть и слабо, но еще бьется! Мы перенесем ее в замок.

Все пошли обратно, а во дворе к нам подошли госпожа графиня со служанками и священник, который все повторял: «Увы!» Девушку перенесли в дом, а господин граф подошел ко мне. Он дал мне золотую монету и сказал, что я смелый человек, что он не сердится на меня за браконьерство и что я могу спокойно возвращаться домой. Но я попросил разрешения остаться еще немного, чтобы узнать, удалось ли спасти бедняжку. Увы!.. Когда взошло солнце, мне сказали, что все кончено. Несмотря на усилия графини и священника, она скончалась. Доктор из Плоэрмеля, за которым послали слугу на лошади, приехал как раз тогда, когда он больше был не нужен. Я вернулся домой! Но с тех пор у меня перед глазами все время стоит эта страшная картина: прекрасная новобрачная в могиле! Печальная и жуткая история, не правда ли, сударь?

Наступило молчание. Все эти суровые люди смотрели друг на друга, и в глазах у всех был одинаковый ужас.

Жиль нервно расстегнул душивший его воротник.

— Кто-нибудь знает имя этой женщины… имена ее убийц? — спросил он.

— Нет, сударь, — сказал Геган. — Никто в замке не знал эту девушку. Госпожа графиня сказала, что она не слыхала ни о какой свадьбе в округе в тот день. А мужчины-то все были в масках! С вашего позволения, сударь, я еще немного выпью, и мы пойдем. Уже поздно… а теперь мне больше не хочется выходить из дома ночью.

Один за другим мужчины, откланявшись, исчезли. Но Жиль больше не обращал на них никакого внимания. Он встал перед огнем, расставив ноги и скрестив руки на груди, потом нервно рванул свой батистовый галстук, борясь с яростным отчаянием, поднимавшимся в нем. Ему казалось, что в огне очага он видит Жюдит такой, какой она ему представлялась в ужасной сцене, описанной Геганом. Жюдит в подвенечном платье, с цветами в огненно-рыжих волосах. Жюдит, заживо брошенную в грязную яму! Потому что для него имя новобрачной из Тресессона не было тайной: это была Жюдит, которую ее подлые братья так гнусно убили. Он узнал ее по описанию браконьера… и по тому, как болело его сердце. Но почему эти мерзавцы убили ее в вечер ее свадьбы, свадьбы, ради которой они забрали ее из монастыря, свадьбы, которую сами же устроили? А муж? Где он был, когда закапывали его жену? Может, он был уже мертв?